– Мистер Рорк! Один вопрос, сэр!
Рорк, поднимавшийся по широким мраморным ступеням, остановился и, обернувшись к репортеру, по обыкновению приподнял бровь.
– Не могли бы вы объяснить, зачем тратите столько времени, усилий и собственных средств на этот проект, который, по утверждениям критиков, никогда не «взлетит»?
– Взлетит, взлетит, можете не сомневаться! – пообещал Рорк. – И в прямом, и в переносном смысле. А что касается вашего «зачем», то «Олимпус» будет подлинным раем. Не могу себе представить более достойного объекта для вложения средств, усилий и времени.
Еще бы!.. Подняв глаза, Ева спохватилась, что чуть не пропустила отправление поезда. Она кинулась к дверям вагона, едва успела проскочить внутрь и отправилась в Виргинию.
Когда Ева сошла с поезда, в воздухе вились крупные снежинки. Ей не понравилось белое обрамление собственных волос и каша под ногами, но, сев в такси и назвав адрес, она невольно залюбовалась местностью.
Недаром здесь обитали обладатели денег и престижа! Элизабет Барристер и Ричард Дебласс располагали тем и другим. Их двухэтажный дом из розового кирпича на склоне холма радовал глаз изяществом.
Снег чудесно смотрелся на просторной лужайке, а на ветвях деревьев – вишневых, как решила Ева, – и вовсе казался горностаевой мантией. Изящные чугунные ворота сами по себе были произведением искусства, хотя Ева не сомневалась, что ими управляет хитроумная электронная система.
Протянув руку из окна такси, она сунула свой значок под окуляр сканера.
– Лейтенант Даллас, нью-йоркская полиция.
– Ваше имя отсутствует в списке приглашенных, лейтенант Даллас, – раздался голос в переговорном устройстве.
– Я – следователь по делу Шерон Дебласс. Мне надо задать несколько вопросов Элизабет Барристер или Ричарду Деблассу.
Возникла пауза. Ева уже ежилась от холода.
– Будьте добры выйти из такси, лейтенант Даллас, приблизиться к сканеру и предъявить удостоверение.
– Ну и местечко! – пробормотал таксист.
Ева пожала плечами и повиновалась приказу.
– Можете отпустить машину, лейтенант Даллас. Вас встретят у ворот.
– Я слыхал, что их дочку пришили в Нью-Йорке, – заметил таксист. – Вот они и перестраховываются. Хотите, чтобы я отъехал и подождал вас?
– Нет, спасибо. Когда я здесь закончу, я вызову вас по номеру.
Помахав ей рукой, таксист дал задний ход, развернулся и уехал. Ева уже испугалась, что отморозит нос, когда витые ворота наконец раздвинулись. Как только она подошла к ступеням крыльца, дверь дома бесшумно открылась.
То ли слуги здесь всегда носили мрачные черные костюмы, то ли это была дань трауру. Так или иначе, дворецкий в черном церемонно препроводил Еву в гостиную, примыкающую к холлу.
Если дом Рорка сообщал о том, что у хозяина водятся денежки, негромким шепотом, то этот дворец буквально кричал о старом фамильном состоянии владельцев. Толстые ковры, обтянутые шелком стены, вид на покатые холмы, засыпанные снегом, из широких окон. Ева обратила внимание на царящий здесь дух уединенности. Архитектор проявил проницательность: этим людям явно нравилось считать себя единственными обитателями вселенной.
– Лейтенант Даллас?
Элизабет поднялась ей навстречу, и Ева подметила, что она нервничает: слишком прямая спина плохо сочеталась с печальным взором.
– Спасибо, что согласились меня принять, миссис Барристер.
– Мой супруг на совещании. Если необходимо, я могу его вызвать.
– В этом нет нужды.
– Вы приехали поговорить о Шерон?
– Да.
– Устраивайтесь. – Элизабет указала на кресло с обивкой цвета слоновой кости. – Чем вас угостить?
– Не беспокойтесь. Я постараюсь долго вас не задерживать. Не знаю, насколько вы знакомы с содержанием моего рапорта…
– Полностью, – перебила ее Элизабет. – Очень подробный рапорт. Как юрист нисколько не сомневаюсь, что, когда человек, убивший мою дочь, окажется за решеткой, вы докажете его вину в суде.
– Надеюсь, – пробормотала Ева, наблюдая, как Элизабет судорожно сжимает и разжимает тонкие пальцы. – Понимаю, как вам сейчас тяжело.
– Она была моим единственным ребенком, – просто ответила Элизабет, а потом вдруг нахмурилась и вскинула подбородок. – Мы с мужем были и остаемся сторонниками регулирования численности населения. Двое родителей – один ребенок. – Она через силу улыбнулась. – У вас есть для меня какая-то новая информация?
– Пока что нет. Скажите, миссис Барристер, профессия вашей дочери не вызывала трений в семье?
Элизабет стиснула руки на коленях.
– Разумеется, я надеялась, что моя дочь займется чем-то другим. Но она имела право сделать свой выбор самостоятельно.
– Ваш свекор, насколько я знаю, был против, – заметила Ева.
Элизабет, казалось, уже полностью овладела собой.
– Взгляды сенатора относительно законодательства, регламентирующего секс, хорошо известны. В качестве лидера консервативной партии он стремится к пересмотру ряда действующих законов, относящихся к тому, что обычно называют моралью.
– Вы поддерживаете его воззрения?
– Не поддерживаю. Но мне непонятно, какое это имеет значение.
Ева наклонила голову набок. Если эта женщина, так свято чтящая законы, не согласна со своим прославленным свекром, может быть, она разделяла взгляды дочери?
– Ваша дочь убита – возможно, клиентом, возможно, кем-то из близких друзей. Мне бы хотелось знать, не рассказывала ли она вам о своих деловых и личных знакомствах.
– Понимаю. – Элизабет сложила руки на коленях и попыталась четко сформулировать вопрос Евы, как подобает юристу. – Вы полагаете, что Шерон могла быть со мной откровенна как с матерью и женщиной, разделяющей многие ее взгляды, по поводу интимных подробностей своей жизни. – Как Элизабет ни старалась, ее взгляд затуманился. – Простите, лейтенант, но это, к сожалению, не так. Шерон редко чем-либо со мной делилась – тем более подробностями своего бизнеса. Она была… далека и от отца, и от меня. Вообще от всей семьи.
– И вы бы не узнали, если бы у нее появился постоянный партнер – человек, вызывающий особую симпатию? Способный ее ревновать?
– Боюсь, что нет. Но думаю, что такой человек вряд ли у нее был. Видите ли, Шерон… – Элизабет глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. – Она презирала мужчин. Ее влекло к ним, но в глубине души она питала к ним презрение. Мне кажется, она вообще презирала людей, а мужчин, которые увивались вокруг нее с раннего возраста, – особенно. Шерон считала их болванами.
– Профессиональные проститутки подвергаются серьезной психологической проверке. Неприязнь, тем более презрение, как вы это называете, обычно становится причиной отказа в лицензии.