Ему понравилось, как она заколебалась, прежде чем натянуть незнакомую рубашку, как ее пальцы пробежались по пуговицам, как грациозно она влезла в джинсы.
– Нет, спасибо.
Она не знала, как держаться с ним. Только что, под душем, Рорк повел себя как ретивый жеребец, а теперь опять изображал утонченного хозяина. Она застегнула на поясе ремень с кобурой и только после этого подошла к нему и взяла предложенную чашку кофе.
– А знаешь, лейтенант, ты носишь оружие так, как другие женщины – жемчуга.
– Оружие – не бижутерия.
– Не в этом дело. Для некоторых драгоценности не менее важны, чем руки-ноги. – Он наклонил голову, рассматривая ее. – Рубашка великовата, но тебе идет.
Ева мысленно возразила: вещь стоимостью в ее недельное жалованье не может быть ей к лицу.
– Я ее тебе верну.
– У меня есть еще несколько таких же. – Он вдруг протянул руку и провел пальцем по ее скуле. – Я вел себя грубо. Прости.
Столь неожиданное и смиренное раскаяние привело Еву в замешательство.
– Ничего, забудь. – Она сделала шаг назад, допила кофе и поставила чашку.
– Боюсь, что не смогу. И ты тоже ничего не забудешь. – Рорк поднес ее руку к губам: ничто не могло доставить ему такого удовольствия, как промелькнувшая по ее лицу тень подозрения. – Ты меня не забудешь, Ева! Ты будешь меня вспоминать – может, и без замирания сердца, но это неважно.
– Конечно, я буду о тебе думать. Ведь я расследую убийство, а ты в числе подозреваемых.
– Милая моя! – начал Рорк, и его позабавило, как от этого ласкового обращения она нахмурила брови. – Ты будешь думать не об убийстве, а о том, что я способен с тобой сделать. К сожалению, на протяжении нескольких дней мне тоже придется переживать это только мысленно.
Она вырвала руку и потянулась за сумочкой; ей очень хотелось, чтобы все ее движения были точны и небрежны.
– Ты уезжаешь?
– Мы приступаем к строительству нового курорта, и это требует моего личного присутствия. Нужно кое-что подправить, кое-что подчистить… Придется провести день-другой в нескольких сотнях миль отсюда.
Ева испытала неприятное чувство, но отказывалась признаться себе, что разочарована.
– Я слыхала о твоем намерении предложить новые развлечения скучающим богачам.
Рорк снисходительно улыбнулся:
– Когда все будет готово, я тебя туда возьму. Тогда, возможно, ты изменишь свое отношение. А пока я просил бы тебя помалкивать. Мои совещания строго конфиденциальны. Конкурентам не надо знать, что мы уже готовы начать работы. О том, что меня нет в Нью-Йорке, будет известно считанным людям.
Ева привела в порядок волосы, не прибегая к расческе.
– Зачем же ты открыл свой секрет мне?
– Наверное, решил, что ты – ключевая фигура! – Не обращая внимания на ее недоумение, он повел ее к двери. – Если я тебе понадоблюсь, обратись к Соммерсету. Он соединит тебя со мной.
– Дворецкий?
– Он все устроит, – улыбнувшись, коротко ответил Рорк. – Я буду отсутствовать дней пять, максимум неделю. Мне хочется снова с тобой увидеться. – Он внезапно остановился и взял ее лицо в ладони. – Мне надо с тобой увидеться!
Сердце Евы заколотилось как бешеное, словно имело о происходящем собственное понятие.
– Что такое, Рорк?
– Лейтенант. – Он прикоснулся губами к ее губам. – А ведь, судя по всему, у нас роман! – Заметив ее испуг, он засмеялся и поцеловал ее еще раз, уже всерьез. – По-моему, ты бы не испугалась так сильно, даже если бы я приставил к твоему виску револьвер. Что ж, у тебя есть несколько дней, чтобы все обдумать.
У Евы было ощущение, что она не разберется в себе и за несколько лет.
В холле ее ждал, чтобы подать пальто, Соммерсет – невозмутимый и неподвижный. Одевшись, она покосилась на Рорка.
– Счастливого пути!
– Спасибо. Береги себя, Ева, – пробормотал он, злясь на себя. – Я с тобой свяжусь.
– Ладно.
Ева выбежала вон и, отперев машину, обнаружила на сиденье аудиокассету. Она вставила ее в магнитофон, села за руль и нажала кнопку. Из динамиков раздался голос Рорка:
– Мне нравится, как ты дрожишь, но только когда ты в моих объятиях. Грейся!
Ева пожала плечами и сунула послание в карман. Потом она для проверки включила печку и ахнула, когда в нее ударила горячая воздушная струя.
Всю дорогу до управления полиции она блаженно улыбалась.
Ева заперлась в своем кабинете. До начала смены оставалось два часа, и она хотела посвятить их делу Шерон Дебласс и Лолы Старр. Заступив на дежурство, она должна будет уделять время множеству дел на различных стадиях раскрытия.
Эти же два часа она могла сама определять, чем заняться.
На всякий случай Ева запросила в банке данных свежие сведения, но ничего не получила. Покончив с формальностями, она вернулась к дедуктивным играм. На стол легли фотографии обеих убитых. Ей казалось, что эти женщины превратились в ее личных знакомых. Кстати, теперь, проведя ночь с Рорком, она лучше понимала, что ими двигало…
Секс – мощный инструмент, когда используешь его себе на пользу. Но в чужих руках он может оказаться опасным оружием. И Шерон, и Лоле хотелось им владеть, держать его под контролем.
Но в результате обе от него погибли.
В официальном заключении причиной обеих смертей был назван выстрел в голову, но Ева понимала, что спусковым крючком послужил секс.
Он был тем единственным, что их связывало, единственной ниточкой, способной привести к убийце.
Она задумчиво взяла кремневый пистолет.
Рука ее успела привыкнуть к такому оружию. Ева уже знала, как отдается в теле выстрел, как бьет по ладони отдача, какой звук сопровождает вылет пули из дула.
Держа в руке пистолет, она поставила знакомую кассету и в очередной раз просмотрела сцену умерщвления Шерон Дебласс.
Что чувствовал этот негодяй? С каким ощущением нажимал на курок, всаживая в нее кусок свинца, видя фонтан крови и закатывающиеся глаза застреленной? Что он при этом переживал?
Прищурившись, Ева повторила просмотр. Сцена уже не вызывала у нее ужаса. Картинка чуть колебалась, словно от дрожания камеры.
Неужели у него дрогнула рука? Неужели его все-таки шокировала хлынувшая кровь, дернувшееся тело? Уж не потому ли Еве послышался то ли вздох, то ли всхлип?
«Что ты чувствовал? – спрашивала она безликого убийцу. – Отвращение, удовольствие или только холодное удовлетворение?»
Она приникла к экрану. Тело Шерон уже было разложено на кровати, камера объективно и холодно, как теперь казалось Еве, передавала жуткое изображение.