Мерфи обхватил ее за бедра, приподнял. Она обвила его руками и ногами и вздрогнула, когда он с силой вошел в нее. Движения его были быстры и отчаянны. Как она и просила, если сама понимала, что хотела сказать.
Глаза в глаза, каждое яростное движение отнимает чуть не все силы, лишает дыхания. Ее ногти царапают ему плечи, губы что-то силятся сказать, и наконец из них вырывается победный вздох, когда их тела одновременно сотрясаются в счастливых конвульсиях.
Ноги у него ослабели, ладони сделались такими влажными, что он боялся – не удержит и выронит ее. С удивлением он прислушивался к своему неровному дыханию – словно пробежал с десяток километров.
– Господи, – пробормотал он с каким-то священным трепетом, моргая глазами, потому что их застилал туман. – Господи Иисусе!
Опустив голову на его плечо, она вдруг начала смеяться. Весело, радостно, безрассудно. Он с трудом удерживал ее, чтобы она не упала.
Вскинув руки вверх, она крикнула:
– Я чувствую, что живу! Живу! Продолжая удерживать ее, он счастливо проговорил:
– Ты живешь, женщина. Но ты едва не доконала меня сегодня. – Он жарко поцеловал ее и опустил на землю. – Оденься, прошу тебя, иначе мне больше не жить.
– А я хочу, чтобы мы пробежались голыми по полям! Вот чего я хочу!
Он нагнулся, чтобы собрать ее одежду.
– Представляю, как это понравится моей славной матери, если она выйдет из дома и увидит нас, – засмеялся Мерфи.
– Твоя славная мать, – отвечала Шаннон, начиная одеваться, – прекрасно знает, где пропадал всю ночь ее славный сын.
– Знать или видеть собственными глазами, – возразил он, – далеко не одно и то же. – Сидя на траве, Мерфи надевал ботинки, Шаннон в это время натягивала брюки. – Ты чертовски заманчиво выглядишь в мужской одежде!
– Это чисто мужской взгляд.
– Шан, ты согласишься сегодня вечером пойти со мной прогуляться, если я предложу?
Ей показался забавным почти светский тон, каким был задан вопрос, хотя всего несколько минут назад они здесь, на этом месте, вели себя, как обезумевшие от вожделения животные.
– Да, – степенно ответила она, – пожалуй, соглашусь, мистер Малдун.
Она постаралась передразнить его ирландский акцент, но у нее, видимо, ничего не получилось, потому что он заметил:
– Все равно звучит как у янки. Но мне нравится твой противный выговор.
– Он противный, но мой.
Шаннон подняла одеяло, начала его складывать.
– Оставь его тут, – предложил Мерфи. – Если не возражаешь.
Она с усмешкой взглянула на него, вытянула руку, соединив вместе два пальца.
– Не возражаю.
– Тогда пойдем, я провожу.
– Зачем? Не надо.
– Мне страшно оставлять тебя одну. Уходить от тебя.
Он взял ее за руку, вывел из каменного кольца в открытое поле, где трава под брезжущим утренним светом уже серебрилась от росы.
Они шли медленно, и ее голова покоилась у его плеча, пальцы их рук переплелись. Небо на востоке постепенно окрашивалось в робкие золотисто-розовые тона, как на рисунке пастелью. Уже запел утреннюю песню жаворонок, слышны были крики петухов с фермы.
– Смотри, сорока, – радостно сказала она. – Я не ошиблась?
– Уже свободно разбираешься в птицах, – одобрил он. – А вон и вторая. У нас говорят, одна сорока—к печали, две – к радости. – Помолчав, добавил: – Три – к свадьбе, четыре – к детям.
Она проследила за полетом птиц, потом, кашлянув, сказала:
– Мерфи, я знаю, у тебя серьезные чувства ко мне, и…
Он приподнял ее и усадил на каменную ограду.
– Я люблю тебя, – просто сказал он. – Наверняка это можно назвать серьезными чувствами.
– Да, можно. – Она понимала: сейчас нужно быть особенно осторожной в словах на эту тему и в выражении собственных чувств, которые у нее стали глубже и сильнее, чем ей бы того хотелось. – Мне кажется, я понимаю, да ты и сам говорил, какое видишь продолжение всего этого. Исходя из твоего характера, воспитания, религии, наконец. Но…
– У тебя шикарное умение бренчать словами, – проворчал он. – Выражайся проще. Да, я хочу жениться на тебе.
– Мерфи!
– Я не прошу решать прямо сейчас. В данный момент мы наслаждаемся утренней прогулкой, и я надеюсь на вечернюю встречу.
Она взглянула на него, встретила внимательный, изучающий взгляд.
– Можем мы попросту говорить обо всем? – спросила она почти умоляющим тоном.
– Конечно. Почему нет? Дай я поцелую тебя до того, как мы войдем в сад к Брианне.
Она подставила ему губы и потом попросила:
– Еще!
Совсем как малыш Лайам, когда требовал: целуй!
С трудом он оторвался от нее.
– Я позвоню, – Мерфи погладил Шаннон по щеке. – Хочу, чтобы ты пришла на обед, только…
– Только у тебя будет вся семья?
– Они должны уехать. Хочу, чтобы ты потом осталась на всю ночь. Со мной, в постели. Тебе не будет неловко перед Брианной?
– Нет, – ответила она с улыбкой. – Неловкость перед ней я испытаю еще до этого. Минуты через две-три.
– Тогда до вечера, дорогая.
Он нежно поцеловал кончики ее пальцев и ушел, оставив Шаннон у входа в сад, откуда на нее глядели розы с не высохшей на лепестках росою.
Тихонько напевая что-то от полноты чувств, Шаннон прошла по дорожке до двери в кухню, надеясь пробраться к себе в комнату незамеченной. Но застыла на месте, увидев Брианну у плиты.
– О, привет, – сказала Шаннон с улыбкой, которую с полным правом можно было бы назвать неуместной. – Как ты рано сегодня.
Брови Брианны взлетели вверх. Она встала уже с полчаса назад и делала так почти каждый день своей жизни.
– Кейла захотела есть, – объяснила Брианна. – Ну и прочие дела.
Шаннон бросила взгляд на часы.
– Ой, сейчас позднее, чем я думала. Я… я гуляла.
– Так я и поняла. – Не моргнув глазом, Брианна поинтересовалась: – А почему Мерфи не зашел попить кофе?
– Он… Нет… Мне кажется, мы повели себя не слишком пристойно. Ушли с вечеринки. Не глядя на нее, Брианна проговорила:
– Я совсем не удивилась, что ты вошла сюда из сада. Потому что видела, какая ты была вчера, когда уходила с ним. – Кофе закипел, Брианна повернулась от плиты. – У тебя счастливый вид.
– Правда? – Шаннон радостно засмеялась, потом, чуть помедлив, бросилась к Брианне, обняла ее.