Ящик с тем, что было когда-то Ламоном, выдвинулся из холодильного шкафа, обдав их морозным паром.

– М-да. Поработали над ним, – пробормотала Ева, разглядывая искалеченное, изуродованное тело.

– Поработали. – Чэмберс пожал плечами. – Я слы­шал, что его сбила машина, когда он стоял на тротуаре. Мы еще ничего не делали с ним, просто положили на хра­нение. Он не из тех, кем мы занимаемся сейчас в первую очередь.

– Да нет, он имеет ко всему этому отношение… – Ева задвинула ящик обратно и спросила: – Что было при нем?

– Сейчас посмотрим. Кредитки, электронный браслет, удостоверение личности, магнитные карточки, пачка мят­ных таблеток, сотовый… Ой, и заточка! – Чэмберс стал разглядывать длинное тонкое лезвие. – Надо сказать, на­много больше разрешенных размеров.

– Мне нужен его сотовый.

– Так и быть, пойду навстречу. Пишите расписку и по­лучайте. А мне пора возвращаться: не люблю, когда клиен­ты ждут.

Ева расписалась в журнале и задала последний вопрос:

– Его вещи обрабатывались порошком для снятия от­печатков пальцев?

– Чтоб я знал! Будьте рады и тому, что услышали.

Когда они обе вышли из секции, Ева сказала:

– Давай обработаем на предмет отпечатков. Включай запись.

– Как, здесь?! А вы не хотели бы сделать это где-нибудь в другом месте?

– Почему?

– Ну, здесь полно мертвецов…

– А что, ты не собираешься стать следователем по делам об убийствах?

– Я бы предпочла заниматься не сразу всеми одновре­менно, – ответила Пибоди, но разложила аппаратуру и приступила к работе. – Отпечатки хорошо видны. А что, вы думаете, здесь не только пальцы Ламона?

Ева повертела сотовый в руках. Это была последняя, самая совершенная и сложная модель компактных размеров. Ева сразу вспомнила дорогие туфли Ламона. «Инте­ресно, сколько Рорк платит этим ребятам?» – подумала она и включила дисплей, чтобы просмотреть все входящие и исходящие звонки за последние двадцать четыре часа. Голоса записались достаточно громко и отчетливо:

– Да?

– На меня обратили внимание. – «Это сказал Ламон», – решила Ева, услышав в голосе слабый французский акцент и признаки нервозности. – Сюда приходили копы. Они при­сматриваются ко мне. Они что-то знают.

– Успокойся, ты под прикрытием. Нужно кое-что обсу­дить. Ты где?

– Сейчас все в порядке. Я застраховался – ускользнул с работы в гриль-бар. Меня вызывали наверх. Рорк тоже был там.

– И что ты им сказал ?

– Ничего. Они от меня ничего не добились. Но я должен сообщить вам, что хочу выйти из дела. Не моя вина, что они что-то пронюхали, но рисковать я больше не намерен. Мне нужны мои деньги.

– Твой отец разочаровался бы в тебе.

– Я – не отец, и я знаю, когда нужно оборвать концы. Я сделал то, что вам требовалось. В «Плазе» все получилось. На этом я завязываю. Мне нужна моя доля – прямо сегодня, вечером. И все, меня нет. Я свою роль сыграл и вам больше не нужен.

– Конечно, все верно. Правильно говоришь. Но будет лучше, если ты закончишь рабочий день как обычно. С тобой свяжутся, чтобы условиться о том, как передать тебе твою долю. Пойми, нам пока приходится осторожничать. Ты свою работу сделал. Мы – еще нет.

– Отдайте то, что мне причитается, и к утру я испа­рюсь.

– Все будет сделано.

– Идиот! – пробурчала Ева. – Подписал сам себе смерт­ный приговор. То ли из-за жадности, то ли из-за тупости – пока непонятно.

Следующий звонок тоже был сделан Ламоном и касался заказа билета на дальний рейс под вымышленным именем и по фальшивому номеру удостоверения личности. Ева встрепенулась:

– Пибоди, нужно все-таки отправить подразделение по его адресу. Сдается мне, что наш мальчик давно собрал вещи и был готовым в любой момент смыться.

Последний звонок был входящим, и голос на записи произнес лишь краткие указания:

– Угол Шестой и Сорок третьей улиц, в час ноль-ноль.

Далее по записи следовало, что Ламон позвонил куда-то дважды, но не получил ответа.

– Пибоди, проверь эти номера, – сказала Ева.

– Уже проверяю первый. Здесь частный код.

– Используй мой шифр доступа. Кто бы там ни разго­варивал с Ламоном, он не был в курсе того, что Ламон го­ворил по своему сотовому. Иначе этот человек ни за что не оставил бы сотовый на теле Ламона. А может быть, он про­сто не успел: за Ламоном шли наши люди из наружного наблюдения, они оказались возле тела первыми.

– Шифр находится под охраной, – сообщила Пибо­ди. – Его не откроют.

– Откроют, – возразила Ева и достала свой коммуни­катор.

В течение полуминуты она связалась с шефом полиции Тибблом, а еще через две минуты было получено личное разрешение губернатора.

– Бог ты мой, вы молодчина, – Пибоди посмотрела на Еву с восхищением. – Вы чуть не кричали на губернатора!

– Будут еще молоть всякую чепуху про законы о защите частной жизни… Политиканы!

Нетерпеливо ожидая преодоления последних бюрокра­тических манипуляций с расшифровкой кода, Ева нервно сжимала и разжимала пальцы и вдруг произнесла:

– Вот сукин сын!

– Что там? Кто? – поинтересовалась Пибоди и загля­нула через плечо Евы.

– Персональная линия Б. Дональда Брэнсона.

– Брэнсон?! Ламон говорил с Брэнсоном? – пробормотала Пибоди, смертельно побледнев. – Но ведь Зак вчера вечером…

– Передай этот звонок Фини, пусть он проверит го­лос. – Быстро идя по коридору, Ева отдавала приказания растерянной Пибоди: – Свяжись с охранником у палаты Клариссы. Скажи ему, чтобы никто не входил и не выхо­дил из палаты, пока мы не приедем. – Она достала свой коммуникатор. – Макнаб? Спустись к Мире. Зака нужно вернуть обратно наверх. Спрячь его, пока я не свяжусь с тобой.

– Даллас, Зак ничего не знал о «Кассандре»! Он не… – попыталась сказать что-то Пибоди.

– «Тойз энд тулз» – «Игрушки и инструменты». Сдает­ся мне, что твоего брата использовали в обоих этих качест­вах.

ГЛАВА 18

Кларисса сбежала. Бесполезно было ругать охранника, хотя Ева все-таки это сделала.

– Ну, ты представляешь? – раздраженно говорила она Пибоди, расхаживая по пустой палате. – Она смотрит на него своими фиалковыми глазами, жалобно улыбается сквозь слезы и спрашивает, можно ли ей пойти посидеть в саду. – Ева закатила глаза и хлопнула ладонью по записке, которую оставила Кларисса. – Затем она использует при­вычный прием: «Не могли бы вы принести стакан во­ды?» – и этот идиот бежит выполнять ее просьбу… Ладно, идем, нам тут больше нечего делать.