Билли тяжело вздохнул.
– Сегодня об этом позаботилась Джози. Не надо это оглашать и позорить Джолин. Это пустяк. Это ничего не значит.
– Церковь – это большой бизнес. Очень много денег. Кто что унаследует?
– Это очень сложно, лейтенант.
– А вы упростите.
– Церковные активы остаются церковными активами. Некоторыми из них пользуется семья Дженкинсов. Например, самолет для рабочих поездок. Резиденции его дочерей тоже используются для церковных дел. И еще несколько экипажей и другие активы. Джимми-Джей и Джолин скопили за тридцать пять лет упорного труда значительное состояние. Оно принадлежит им безраздельно, это их собственные деньги. Я знаю – он со мной советовался, – знаю, что Джимми-Джей оставил распоряжение… если он уйдет к Богу, чтобы Джолин ни в чем не нуждалась. И чтобы церковь продолжала работать. Это было дело его жизни.
– А вам он что-нибудь оставил, Билли?
– Да. Я унаследую кое-что из его личных вещей, один миллион долларов и обязанность управлять церковью так, как он хотел.
– С кем он изменял Джолин?
– Я не удостою вас ответом.
«Тут что-то есть», – решила Ева.
– Если вы таким образом пытаетесь его защитить, может оказаться, что вы защищаете его убийцу.
– Джимми-Джей не нуждается в моей защите. Он сейчас в руках Божьих.
– Рано или поздно его убийца окажется в моих руках. – Ева встала. – Где вы остановились в Нью-Йорке?
– В отеле «У Марка». Семье предоставил свой дом один из прихожан. Особняк на Парк-авеню. Все остальные остановились в отеле «У Марка».
– Можете вернуться туда, но не уезжайте из города.
– Никто из нас не уедет, пока мы не сможем забрать домой бренные останки Джимми-Джея.
Ева нашла Пибоди и вытащила ее из еще одной гардеробной.
– Это место напоминает чертов лабиринт. Доложи обстановку.
– Закончила с двумя дочерьми, сейчас опрашиваю третью. По-моему, они в шоке, все зовут свою мамочку. Две старшие сейчас с ней. Беспокоятся за своих детей. Дети сейчас с няней. Няня ездит с ними повсюду. Самая младшая из трех примерно на шестом месяце беременности.
– О черт!
– Ничего, она держится, – успокоила Еву Пибоди.
– Которая из них Джози?
– Вот с ней я сейчас и работаю. Джеки, Джейми и Джози. – Пибоди нахмурилась. – Почему их всех зовут на букву «джей»? Тут что-то такое есть?
– Кто знает? – пожала плечами Ева. – Мне надо поговорить с этой «джей». Задать пару вопросов.
– Ладно. Слушай, я сказала Макнабу, чтоб взял на себя мужей. Он уже покончил с охранниками.
– Прекрасно. Значит, у нас есть шанс выбраться отсюда до наступления утра.
С этими словами Ева вошла в гардеробную.
Сидевшая внутри женщина была в белом. Ее волосы, светлее, чем у матери, были распущены по плечам. То ли она не пользовалась косметикой так же щедро, как ее мать, то ли успела все смыть. Лицо у нее было бледное, голубые глаза покраснели от слез.
После карамельно-розовой комнаты Джолин глаз Евы буквально отдыхал на красном с золотом убранстве этой гардеробной. На ярко освещенном столике под зеркалом стояла целая армия флаконов с косметикой, щеточек и кисточек, фотографий в рамках.
На одной из фотографий покойный Джимми-Джей Дженкинс держал на руках пухлого младенца.
– Джози.
– Да.
– Я лейтенант Даллас. Сочувствую вашей утрате.
– Я пытаюсь внушить себе, что он сейчас с Богом. Но я хочу, чтобы он был со мной. – Джози говорила и медленными кругами массировала свой внушительный живот. – Я как раз вспоминала, как мы весь день были заняты, готовились к сегодняшнему вечеру. У меня не было времени с ним пообщаться. Весь день, особенно после обеда, я была занята и думала: «Надо поговорить с папочкой, надо рассказать ему, что Джилли – это моя малышка – написала свое имя печатными буквами и все буквы у нее вышли правильно». Но я так ему и не сказала, случая не было. А теперь и не будет.
– Джози, это вы поставили на сцену бутылки с водой?
– Да. Семь бутылок. Три на каждую половину проповеди, седьмая – запасная. Обычно он выпивал только шесть, но мы всегда выставляли седьмую, просто на всякий случай. На столе за «пожаркой».
– За «пожаркой»?
– За пожарным занавесом. Понимаете, сначала поет квартет, он открывает вечер. Потом, когда мама с папой выходят на сцену, поднимают занавес. Стол стоит там, за занавесом.
– Когда вы выставили бутылки?
– Э-э-э… я думаю, за четверть часа до его выхода. Не раньше.
– И когда вы налили водку в бутылки?
Джози залилась густым румянцем, розовым, как платье ее матери.
– Ну, может, за час до его выхода. Прошу вас, не говорите маме.
– Она знает. Она все понимает. Вы взяли бутылку водки в его гардеробной?
– Да. – Джози вытерла пальцами слезы, вновь выступившие на глазах. – Его там не было. Иногда он бывал там и мы с ним немного болтали, пока я «заряжала» бутылки с водой. Если была моя очередь «заряжать» бутылки. Мы с ним шутили. Он любил пошутить. Потом я уносила бутылки в свою гардеробную. Мы с сестрами тоже поем. Мы выходим на сцену во второй части вместе с мамой и в самом конце, вместе с квартетом, мамой и папой.
– Вы кого-нибудь видели в гардеробной вашего отца или поблизости?
– Ой, я не знаю. Нас так много… Я видела кое-кого из техперсонала, они бегали туда-сюда, и нашу костюмершу, Камми, она принесла папин костюм, когда я уходила, ну, и техники сновали… Это я уже говорила. Я не обращала внимания, мисс Даллас. Я думала о том, как мне хочется вернуться в нашу гардеробную, к сестрам, и прилечь на минутку. – Опять руки Джози принялись растирать живот. – В последние дни я так быстро устаю.
– Ладно, давайте попробуем вот как. Вы не заметили чего-нибудь необычного? Чего-нибудь или кого-нибудь?
– Нет. Простите.
Ева поднялась.
– Детектив Пибоди закончит беседу и проводит вас к вашей матери. – Она направилась к двери, но на полпути остановилась и обернулась. – Вы сказали, что весь день были заняты. Ваш отец провел день здесь? Он репетировал?
– О нет. Этим утром мы все позавтракали в том доме, где остановились. Прочли утреннюю молитву. Потом детям надо было заниматься. Сегодня была очередь моей сестры Джеки и Мерны – это наша няня, она нам помогает, – заниматься с детьми. Мама первая спустилась вниз, ей надо было встретиться с Камми и с Фостером. Это наш парикмахер. Мама вникает во все детали гардероба, причесок, макияжа. Папа ушел на прогулку. У него была медитация.
– Когда?
– О… где-то около полудня, как мне кажется. Нет, ближе к одиннадцати.