Семьи нет. Уголовного досье нет. Никаких материальных ценностей.
Публичное отравление, думала она, можно рассматривать как своего рода публичную казнь. Религиозную символику игнорировать нельзя, слишком уж это нарочито. Религиозная казнь?
Ева снова села и начала составлять хронологическую шкалу по показаниям свидетелей и памятке, составленной для нее Лопесом.
05:00 – встает. Утренняя молитва и медитация (у себя в комнате).
05:15 – душ, одевание.
05:40 (приблизительно) – покидает приходской дом вместе с Лопесом, идет в церковь.
06:00 – 06:35 – помогает Лопесу во время службы. Доступ к вину для причастия и к печенью – поправка – к гостиям.
06:30 (приблизительно) – Роза О'Доннелл прибывает в – незапертый – приходской дом.
06:45 (приблизительно) – покидает церковь вместе с Лопесом, идет в приходской дом.
7:00 – 8:00 – съедает в приходском доме вместе с Лопесом завтрак, приготовленный Розой О'Доннелл.
8:00 – 8:30 – уходит в общий кабинет готовить проповедь к заупокойной службе.
8:30 – Роберто и Мадда Ортиц прибывают в церковь – сопровождают гроб с телом Ортица.
8:40 – возвращается в церковь с Лопесом, приветствует семью, помогает разместить цветы.
9:00 – удаляется в ризницу, где находится дарохранительница, чтобы переодеться к службе.
9:30 – начинает службу.
10:15 – выпивает отравленное вино.
Другими словами, у убийцы было время от пяти сорока до шести тридцати, чтобы войти в дом настоятеля, взять ключи от ящика – черт, дарохранительницы – и от семи до девяти ноль-ноль, чтобы отравить вино. В любой момент от семи до девяти убийца мог вернуться в дом настоятеля и положить ключи на место.
«Довольно большие «окна», – думала Ева, – особенно, если убийца – один из прихожан и все привыкли видеть его или ее в церкви и в квартале».
Даже без ключей обойти такой замок ничего не стоит. Это смехотворно просто, если убийца наделен элементарными навыками. Получить доступ к ключам тоже смехотворно просто, особенно, если убийца знал, где они хранятся, знал обычный порядок служб в церкви и распорядок приходского дома.
Так что «как» – не вопрос, хотя это «как», безусловно, поможет арестовать убийцу. Главный вопрос – «почему». А ответ на него надо искать в личности Мигеля Флореса.
Ева взяла фото серебряного медальона – лицевую и оборотную стороны.
Этот медальон был дорог ему. Настолько дорог, что он прятал его и держал поближе к себе, чтобы можно было достать, потрогать, взглянуть. Липкая лента свежая, но на задней стенке ящика остались следы более старой ленты. Он давно хранил медальон, но вынимал его из тайника сравнительно недавно.
Ева еще раз прочитала выгравированные крошечные буковки.
Кто такой Лино?
Испанское нареченное имя, прочла Ева, проведя быстрый поиск по Интернету, в английском варианте – Лайнус. Восходит к слову «лён», но вряд ли это имеет отношение к делу, решила она.
Согласно анкетным данным, мать Флореса умерла в 2027 году, так что «мамой», сделавшей гравировку на оборотной стороне медальона, не могла быть Анна Флорес. Испанское имя, ссылка на испанскую икону, но все остальное по-английски. Ей это говорило о смешении культур. Испанские корни на американской почве? Соответствует Флоресу.
Может быть, Лино был другом, коллегой, любовником? Флоресу было шесть лет, когда была сделана гравировка. Сирота, попавший в государственную систему.
Что это такое, она знала как никто другой.
Чего она не знала, так это как заводить прочные и продолжительные связи с другими детьми, попавшими в государственную систему, но не все же такие, как она. Возможно, Флорес в этом преуспел и сохранил медальон в память о друге.
Но тогда зачем ее прятать?
Не был усыновлен, но церковь дала ему образование. Может, этот Лино и был тем, кто проявил к нему интерес, помог ему получить образование?
Ева повернулась к компьютеру и начала углубленный поиск по Мигелю Флоресу.
Вошла Пибоди и открыла было рот, чтобы заговорить.
– Как раз вовремя, – проворчала Ева, не отрываясь от компьютера. – А то я вижу, что моя кофейная кружка пуста.
Пибоди мученически закатила глаза к потолку, взяла кружку, подошла к автоповару и запрограммировала еще одну.
– Добывать медкарту из Мексики – это такая мука! Нет записей о лечении ножевой раны, никаких косметических операций. Приложив героические усилия, – вот почему я тоже имею право на кофе – я получила доступ к его медкарте на время пребывания в Мексике. Там тоже ничего нет – ни по ножевой ране, ни по пластике.
Откинувшись на спинку стула, Ева взяла кружку кофе.
– А что есть в мексиканских записях?
– Да ничего выдающегося. Ежегодные осмотры, коррекция зрения, санация зубов раз в полгода, лечение от кишечного вируса, обработан порез на пальце. Никаких серьезных вмешательств.
– Ясно. А за пять лет в Нью-Йорке?
– Тоже ничего особенного. Ежегодные осмотры и т.д. и т.п., пара растяжений и вывихов, один раз – смещение указательного пальца, еще один – поврежденное колено.
– Ну, это спортивные травмы, скорее всего. – Барабаня пальцами по столу, Ева задумалась. – Странно, что у него не было подобных травм в Мексике. Достань мне зубные снимки из Мексики.
– Господи! Ты хоть представляешь, сколько канцелярской пыли мне придется проглотить, чтобы их добыть? Он пару раз переезжал, а это значит, не один дантист, а несколько, к тому же это католики, а с ними иметь дело не так-то просто, они свои секреты блюдут. Зачем тебе…
Обычно Пибоди требовалось время, но, в конце концов, до нее доходило.
– Ты думаешь, этот парень – не Мигель Флорес?
– Я думаю, убитого парня звали Лино.
– Но… – запнулась Пибоди, – но это же значит, что он, может, и вовсе не был священником! Но он стоял на алтаре, служил мессу, венчал людей, хоронил…
– Может, Бог покарал его за это. Дело закрыто. Арестуем Господа еще до конца смены. Мне нужны эти зубные снимки из Мексики и зубные снимки отсюда, из Нью-Йорка.
– Я точно знаю: все эти шутки насчет ареста Господа – это святотатство. – Пибоди задумчиво отпила кофе. – С какой стати кому-то прикидываться священником? Им же ничего нельзя – ни секса, ни клевых шмоток. И надо знать все эти правила, запреты. По-моему, там чертова уйма всяких правил.
– А может, он обучался по скоростному методу. Может, он решил, что дело того стоит. Может, он и есть Мигель Флорес. Давай достанем снимки и узнаем.
Когда Пибоди вышла, Ева повернулась в кресле и принялась изучать фотографии на доске.