Неожиданная улыбка сделала Вехса похожим на мальчишку — озорного проказника, собирателя портретов бейсбольных звезд, велосипедиста сорвиголову и вдумчивого строителя моделей самолетов — чинно прислуживающего в алтаре по воскресеньям. Кот решила, что он улыбается ее словам, ее наивности и глупости, но это оказалось не так, что она и поняла из его последующих слов.
— Возможно я захочу, — сказал Вехс, — чтобы ты была рядом, когда я наконец надломлю Ариэль. Вместо того чтобы убить тебя у нее на глазах и тем самым заставить Ариэль сорваться, я добьюсь своего другим способом. И ты сможешь это увидеть.
О боже!
— Ты же изучала психологию; без пяти минут мастер, верно? Вот ты сидишь здесь, разглядываешь меня и думаешь, что перед тобой типичный образчик аберрантного поведения и что ты можешь предугадать ход моих мыслей. Тем любопытнее будет посмотреть, насколько соответствуют истине современные теории работы мозга. Возможно, мой маленький эксперимент не оставит от них камня на камне. Как ты полагаешь? После того как я сломлю Ариэль у тебя на глазах, ты сможешь написать целую диссертацию. К сожалению, степень магистра тебе получить не удастся, поскольку это исследование будет предназначено только для моих глаз, но, смею тебя уверить, мне будет очень приятно познакомиться с твоим взвешенным и строго объективным суждением.
Боже милостивый, не допусти этого! Она не станет присутствовать при чем-то подобном. Ни за что! Пусть Вехс так и не снимет с нее наручников, она все равно найдет способ покончить с собой до того, как он отведет ее в эту страшную подвальную комнату и заставит смотреть, как эта славная девушка… как Ариэль будет растворяться. Кот могла на выбор перегрызть себе вены на руках, подавиться языком, броситься с лестницы и сломать себе шею или придумать что-нибудь еще более верное. Что-нибудь…
Вехс снова улыбнулся, словно почувствовав, что ему удалось вырвать свою пленницу из состояния тоски и апатии и повергнуть в ужас. Потом он перевел взгляд на остатки омлета в ее тарелке.
— Ты будешь это доедать или нет?
— Нет.
— Тогда я доем.
Он отодвинул свою пустую тарелку и придвинул к себе тарелку Кот. Ее же вилкой он отделил кусочек холодного омлета и, смакуя, положил в рот. Негромко застонав от удовольствия, он плотно сомкнул губы вокруг вилки и медленно, сладострастно, вытащил ее наружу, а затем облизнулся.
Проглотив омлет, он сказал:
— Я чувствую на зубцах вилки тебя. У твоей слюны замечательный привкус, хотя она чуть-чуть горьковата. Впрочем, я думаю это временно, просто сейчас твой желудок выделяет кислоту.
Кот не решилась закрыть глаза, чтобы облегчить свое положение, и вынуждена была смотреть, как он доедает ее завтрак.
К тому времени когда он закончил, у Кот созрел собственный вопрос.
— Скажи… прошлой ночью… Зачем ты съел паука?
— Почему бы нет?
— Это не ответ.
— Это лучший ответ на любой вопрос.
— Тогда дай мне ответ похуже.
— Ты находишь это отвратительным?
— Просто любопытствую.
— Несомненно, этот поступок кажется тебе премерзким. Съесть живого, щекотного, шустрого паучка…
— Несомненно.
— Но не бывает плохих поступков, Котай. Существуют только ощущения, а их невозможно оценить отрицательно или положительно.
— Почему бы нет?
— Если ты действительно так думаешь, то ты родилась не в том столетии. Как бы там ни было, у пауков очень любопытный букет, а теперь, когда я съел одного, я знаю об этих восьминогих арахнидах гораздо больше. Тебе известно, как происходит обучение у плоских червей?
— У плоских червей?
— Да. Ты должна была проходить их в курсе начальной биологии, прежде чем стать такой высокообразованной женщиной. Некоторые их разновидности могут понемногу обучиться движению в лабиринте…
Кот вспомнила и перебила почти радостно:
— И потом, если этих «умных» червей скормить другим червям, то вторая группа начинает ориентироваться в лабиринте с первого же раза.
— Молодец, — Вехс кивнул со счастливой миной. — Свои знания они приобретают, поедая плоть.
Кот не стала выбирать слова, задавая свой второй вопрос, поскольку убийцу нельзя было оскорбить и к нему невозможно было подольститься.
— Господи Иисусе, неужели ты в самом деле веришь, что съев одного паука, ты узнаешь, каково быть пауком и приобретешь все их паучьи навыки и знания?
— Ну конечно же нет, Котай Шеперд. Если бы я понимал все так буквально, то был бы настоящим психом. И сидел бы сейчас в доме для умалишенных, разговаривая с толпой невидимых друзей. Разве не так? Нет, благодаря остроте своего восприятия я действительно обрел непередаваемо тонкое ощущение паука, некую квинтэссенцию пауковости, которой ты никогда не почувствуешь и не поймешь. Таким образом я получил новое знание о паучьем племени, как о ловких и удивительно гармонично устроенных охотниках, о существах могущественных и сильных, в своем мире, конечно. «Паук» — слово, в котором заключено могущество, хотя его и нельзя сложить из букв, составляющих мое имя… — он ненадолго прервался, что-то обдумывая, а затем торжественно объявил:
— Но зато это слово можно сложить из букв твоего имени!
Кот не стала уточнять, что из букв ее имени получится в лучшем случае какой-нибудь «пак» или «пок».
— Кроме того, пауков глотать рискованно, и это тоже добавляет ощущениям остроты, — продолжал Вехс. — Если ты не энтомолог, то не знаешь, какой вид пауков ядовит, а какой — нет. Некоторые, например, бурые тарантулы, исключительно ядовиты. Укус в руку это одно… но мне надо действовать как можно проворнее, чтобы успеть раздавить его о небо, прежде чем он успеет ужалить меня в язык.
— Ты любишь рисковать.
Вехс пожал плечами:
— Да, я так устроен.
— Любишь ходить по краю.
— Да, слова, зашифрованные в моем имени, имеют определенное значение, — признал он.
— А если бы какой-нибудь паук успел укусить тебя?
— Боль — это то же наслаждение, просто немного другое. Стоит научиться радоваться боли — и твоя жизнь становится счастливее.
— И даже боль является не отрицательной и не положительной, а нейтральной?
— Конечно. Это же просто ощущение, которое помогает расти коралловым рифам души. Если душа существует.
Последней его фразы Кот не поняла — какой-то коралловый риф, но при чем здесь душа? — однако переспрашивать не стала. Кот устала от Вехса, устала бояться, устала ненавидеть. Задавая вопросы, она стремилась понять, как стремилась к этому всю свою жизнь, и эти поиски значения утомили ее до смерти. Кот так никогда и не узнала, почему некоторые люди совершают бесчисленно много мелких — или крупных — жестокостей, но ее поиски истины всякий раз оставляли ее утомленной, холодной, выгоревшей изнутри дотла.