Посвящается Грегу и Джоан Бенфорд
Иногда я думаю, что у нас нет более интересных знакомых, чем вы. Тогда я принимаю две таблетки аспирина и ложусь отдохнуть. Но я не могу расстаться с этой мыслью.
Плач новорожденного сливается с погребальными песнопениями.
Лукреций
Я не боюсь умереть. Я просто не хочу при этом присутствовать.
Вуди Аллен
Американские горы:
1) небольшая гравитационная рельсовая дорога... с крутыми спусками, что позволяет осуществлять стремительное движение вниз вагончиков с любителями острых ощущений.
Из словаря издательства "Рэндом Хауз"
Страстная любовь к вам делает вас сильным; ваша страстная любовь к кому-то делает вас мужественным.
Лао-Цзы
В ночь, когда родилась Лора Шейн, разразилась сильная гроза и погода была непривычной, о чем люди вспоминали потом долгое время.
Среда двенадцатого января 1955 года выдалась холодной, серой и мрачной. В сумерках крупные пушистые снежинки посыпались из низких туч, и жители Денвера почувствовали приближение метели со стороны Скалистых гор. К десяти вечера пронизывающий ледяной ветер подул с запада, завывая на горных перевалах и шумя по диким лесистым склонам. Снежинки уменьшились до размера крупинок наподобие мелкого песка и резко хлестали по окнам уставленного книжными полками кабинета доктора Пола Марквелла.
Марквелл, откинувшись в кресле за письменным столом, согревался с помощью виски. Но причиной охватившего его упорного озноба был не холодный сквозняк, а внутреннее оцепенение ума и сердца.
За те четыре года, что прошли со дня смерти от полиомиелита его единственного сына - Пенни, Марквелл пил все больше и больше. Вот и теперь, дежуря в ожидании срочных вызовов из окружной больницы, он не удержался и налил себе еще немного виски.
В просвещенном 1955 году детей вакцинировали сывороткой доктора Джонаса Солка, и близился день, когда всем детям до единого перестанет грозить паралич или смерть от полиомиелита. Но Ленни заразился в 1951 году, за год до того, как доктор Солк приступил к испытаниям вакцины. Паралич охватил дыхательные мускулы, а бронхопневмония осложнила течение болезни. Ленни был обречен.
Низкий рокот с западных гор эхом раскатился в зимней ночи, но Марквелл сначала не обратил на это внимания. Он был столь глубоко погружен в свою постоянную едкую черную тоску, что временами почти не замечал происходящего вокруг.
Фотография сына стояла перед ним на столе. Даже по прошествии четырех лет он испытывал муку при взгляде на улыбающееся лицо ребенка. Следовало убрать фотографию со стола, но он продолжал держать ее на виду, потому что непрестанное самобичевание было его методом искупления вины.
Никто из коллег Пола Марквелла не подозревал, что он пьет. Внешне он всегда был трезв. Последствия тех промахов, которые он допускал при лечении некоторых пациентов, могли возникнуть и естественным путем. Но он-то знал, что допустил ошибку, и, презирая себя, еще глубже погружался в бездну пьянства.
Вновь раздался рокот. На этот раз Марквелл угадал в нем гром, но по-прежнему оставался равнодушным.
Зазвонил телефон. Алкоголь сковывал его движения и замедлял реакцию, и он взял трубку только после третьего звонка.
- Алло?
- Доктор Марквелл? Это Генри Яматта. - Яматта, интерн при окружной больнице, явно нервничал. - Муж только что привез вашу пациентку Джанет Шейн. У нее начались роды. Они с мужем задержались из-за бурана, так что родовая деятельность усилилась.
Марквелл пил виски и слушал. Потом, довольный тем, что у него не заплетается язык, спросил:
- Она еще в первом периоде?
- Да, но у нее слишком сильные и продолжительные для этого периода схватки. Выделение кровянистой слизи из влагалища.
- Это обычное дело. Яматта перебил:
- Нет-нет, это не обычные выделения. Слизь, или кровянистые вагинальные выделения, была верным признаком начала и первого периода родов. Но Яматта сказал, что схватки у миссис Шейн уже приобрели регулярный характер. Марквелл явно ошибался, убеждая интерна в обычности процесса.
Яматта продолжал:
- Это не то чтобы кровотечение, но что-то тут не так. Атония матки, узкий таз, общая слабость.
- Я не обнаружил никакой патологии, угрожающей беременности, - резко перебил Марквелл. Но в душе он знал, что мог допустить ошибку, если был пьян. - Сегодня дежурит доктор Карлсон. Если до моего приезда что-то случится, он...
- Только что привезли четырех пострадавших в дорожных происшествиях. Карлсон занят по горло. Вы нам очень нужны, доктор Марквелл.
- Я выезжаю. Буду через двадцать минут.
Марквелл повесил трубку, допил виски и взял из кармана мятную конфету. С тех пор как он пристрастился к виски, он всегда имел при себе мятные конфеты. По пути из кабинета в переднюю он развернул обертку и положил конфету в рот.
Он был пьян, но собирался принимать роды. Могло случиться, что он окажется не на высоте, тогда конец его карьере, его репутация будет погублена, но ему было все равно. С каким-то извращенным чувством он даже предвкушал катастрофу.
Он натягивал пальто, когда раскаты грома разорвали тишину ночи. Дом содрогнулся вместе с ними.
Он сдвинул брови и удивленно взглянул на окно рядом с входной дверью. Мелкие сухие снежинки вихрились у стекла, на мгновение, едва утихал ветер, повисали неподвижно, затем снова продолжали свой танец. Всего один или два раза за многие годы он слышал гром во время метели, но всегда в ее начале, и всегда он звучал приглушенно и вдалеке, совсем не так угрожающе, как теперь.
Молния блеснула раз, потом другой. Падающий снег странно мерцал в мигающем свете, и на секунду окно превратилось в зеркало, в котором Марквелл увидел призрачное отражение своего лица. Последовавший раскат грома превзошел все предыдущие.
Марквелл отворил дверь и остановился, вглядываясь в буйную ночь. Ураганный ветер задувал снег под крышу веранды, наметая сугробы у стены дома. Свежее пышное белое одеяло покрывало лужайку, и ветви сосен с подветренной стороны провисли под тяжестью снега.
Вспышка молнии больно ослепила Марквелла. Оглушительный удар грома, казалось, звучал не только в вышине, но исходил из самых недр земли, будто небеса и веси разверзлись, оповещая о наступлении Страшного суда. Две извилистые пересекающиеся блестящие молнии прорезали тьму. Загадочные силуэты подпрыгивали, извивались, корчились вокруг. Каждая вспышка столь причудливо искажала тени перил, балюстрады, деревьев, обнаженных кустов и уличных фонарей, что привычный Марквеллу мир обрел черты сюрреалистического пейзажа: таинственный свет озарял привычные предметы, придавая им странные формы, пугающе меняя их.