— Для вас не секрет ее гибель. Полагаю, вам известны и события предшествовавшие этому. Мне стало известно, что она была одной из Ваших последовательниц. Можете ли Вы рассказать что-нибудь о ней? Какой она была? Не было ли в последние месяцы её жизни каких-либо событий, которые так или иначе могли послужить причиной её гибели? Признаться и Ваши отношения с ней меня тоже интересуют.
человеческое счастье.
— Что Вам сказать? Несчастная женщина. Невольная жертва фанатичного отношения к работе собственного мужа. Вы должны знать, что большие высоты в любом деле достигаются лишь тогда, когда жертвуешь ради работы всем: семьёй, личным счастьем, прочими благами… Даже своей душой. Только направив все силы на одну-единственную точку, можно достичь желаемого результата. Не распыляясь по тем пустякам, которые создают обычное человеческое счастье. Это уж потом, достигнув желаемого результата можно оглянуться и, основываясь на накопленном богатстве и опыте, попытаться заполнить образовавшиеся пустоты. К сожалению, почти всегда оказывается, что уже слишком поздно, ушли годы и… Так и Виктор, покойник стремился лишь к своей археологии. Он был неутомим, летая из страны в страну, копаясь в древних руинах и выбивая деньги на новые экспедиции. А жена и дочь нуждались не в этом. Им не хватало надежных мужских рук. Знаете, как разъедает день за днем одиночество? Она услышала о пашей организации от своей подруги. Дальше, как часто бывало у нас: пришла, послушала и осталась. Она не была моей ученицей в прямом смысле, у нее была своя дорога, я только старался поддержать ее в трудную минуту…
— Николай Петрович, извините меня, но я должен задать вам вопрос, который может показаться некорректным… Они завещали вам свою квартиру. Почему?
— При Вашей работе это нормальный вопрос, не извиняйтесь. Я с самого начала знал, что он вызовет кривотолки. Да, они оставили мне квартиру. Когда ее предложила мне Таня, я отказался. Но позже пришел и Виктор. Он сказал, что уезжает из этого города. Далеко, где попытается начать все заново, попытается воссоздать семью… Я ответил ему, что куда лучше будет продать квартиру и отложить деньги на обучение его дочери в приличном колледже. Он отказался. Сказал, что место, которое ему предлагают, хорошо оплачиваемо, своих родственников здесь он обеспечил, а квартиру он оставляет не мне лично, а моему учению. Можете проверить — она завещана не частному лицу, а организации, Сказал, что оставляет ее в благодарность…. Сказать по правде, я и впрямь немало сделал для их примирения. Он ведь сперва на меня волком смотрел, не верил ни единому слову. А потом… Потом его намерениям не суждено было сбыться. А я остался с этой квартирой, как подозреваемый для соответствующих органов… И скажите после этого, что материальное не приносит зла, он горько улыбнулся. С меня снимает частично подозрения и то, что в квартире остался прописан несовершеннолетний ребенок. Если б я планировал убийство из-за квартиры, я дождался бы, пока они выпишутся…
— Значит, вы тоже в некотором роде потерпевший?
Он протестующе замахал руками:
— Что вы?! Я и не надеялся на этот дар, потому и не испытываю огорчения. Тем более что ценности материальные я не собираю, умножая ценности духовные…
— Что ж… Спасибо, буду искать дальше. Николай Петрович, а почему вы решили создать подобное общество? Что побудило вас к этому?
Худенко вздохнул так, словно воспоминания угнетали его:
— Слишком много я сделал зла в молодости, чтобы уносить его с собой по сторону… Если я успею сделать добра хотя бы столько же, значит, мне не страшно будет уходить… И смею еще раз повторить свое приглашение: найдите время и посетите наше братство, может, вы найдете что-то для себя, для своей души…
* * *
В квартире меня встретила обнадеживающая тишина. Девочка тихо сидела за столом и что-то рисовала. Разумовский, сложив руки за голову, тихо посапывал на диване.
— Тихо, — с серьезным видом предупредила меня Наташа. — Он устал.
— Понимаю, — ответил я шепотом. Он много работал… Ты молодец. Другие девочки шалят, балуются, а ты тихо сидишь и рисуешь… Что это ты делаешь?!.
— У тебя книжки без картинок. Я их туда врисовываю. Много уже врисовала. Теперь они интересней.
С трудом держа себя в руках, я просмотрел книжки из моей библиотеки, в которые уже были «врисованы картинки». Ребенок потрудился на славу. Работал, не покладая рук, так как даже для меня нелегко было бы украсить человечками, солнышками и птичками пятитомник Мопассана и около дюжины детективов и исторических романов.
— Ты рад? — спросила она простодушно. — Теперь у тебя красивые книжки.
— Спасибо, девочка, — сквозь зубы ответил я и, подойдя к дремавшему иерею, склонился у него над ухом: — Подъем, отче! Ты чем здесь занимаешься?! Вы чем здесь вдвоем занимаетесь?!
— Что такое? — открыл глаза Разумовский. — Что ты шипишь? Рисует ребенок, как я и сказал ей. Сидит тихонько и рисует.
— Это не она сделала, — скрипел я зубами, тыкая иерею в нос красочный том Гарольда Робинсона. Это ваш совместный труд! Все, что я накопил за свою жизнь, — это книги! И за один день…
— Тебе честно нравится? — окликнула меня Наташа из-за стола.
— О-очень, — голос плохо слушался меня, и я откашлялся. Шедевры! Ты, когда вырастешь, наверное, будешь художником? Картины будешь рисовать?
— Нет, — заявила она. — Я буду как папа. Дома людей в земле откапывать. Откапывать все и находить. Он мне рассказывал, как они город нашли. Все-все разбито было, а они собрали. Тарелки и кастрюли разбиты были, а они склеили. И игрушки тоже там нашли.
— Хорошая идея, — согласился я. — Интересная. Если б я не был офицером, наверное, тоже стал археологом. Мотался по стране, искал старинные гробницы, курганы, таящие сокровища… Расти, малыш, может, ты еще и найдешь свою Трою.
— У меня уже, получается, гордо заявила она. — Я твою вазу с полки уронила и так сложила, что даже незаметно.
Медленно я скосил глаза направо, где раньше стояла в серванте хрустальная ваза, подаренная мне на день рождения девчатами из ИДН. На месте играющей десятками разноцветных огоньков вазы теперь высилась бесформенной грудой не менее искрящаяся куча осколков.
— Батюшка, — тихо попросил я, — подвинься, дай-ка мне присесть… Что-то мне… Что-то я…
— Ты заболел? — обрадовался ребёнок. — Мы тебя сейчас лечить будем! Рыбьим жиром! Меня мама всегда рыбьим жиром лечила!
— Дяденьке нужно отдохнуть, — остановил ее порыв Разумовский. — Ты пока порисуй. Хотя…
— Ничего, ничего, — махнул я рукой, — пусть рисует. У меня еще много книг. А когда размах потребуется, можно на обои перейти, я недавно как раз новые наклеил… В цветочек… А потом паркет поднимем, будем там Помпею искать…
— Узнал что-нибудь? — иерей сладко зевнул и передернул плечами, сбрасывая остатки сна. — Ого! Это я четыре часа проспал?! Где ж ты все это время?