Кэрол отнесла к разложенным на кровати чемоданам две пары джинсов. Пол последовал за ней.
— Ты намерена продолжать с ней сеансы и там, в домике?
— Да. Мне кажется, следует продолжить попытки пробить возникшую у нее стену смятения и замешательства.
— Нечестно.
— Ммм?
— Это — работа, — сказал он. — Мне с собой работу брать нельзя, а сама собираешься работать. Это не по правилам, доктор Трейси.
— К черту правила, доктор Трейси. Для сеансов с Джейн мне нужно лишь полчаса в день. А тащить с собой в хвойный лес «Ай-би-эм Селектрик» и стучать по клавишам по десять часов в день — нечто иное. Ты что, не соображаешь, что все белки, олени и зайцы будут жаловаться на шум?
* * *
Еще позже, когда они уже легли в постель и выключили свет, Пол сказал:
— Черт, похоже, я слишком увлекся своей книгой. Отложу-ка я эту сцену на десять дней. У меня, может быть, даже и лучше получится, если я не торопясь все обдумаю. Пожалуй, я поеду завтра с тобой и Джейн без пишущей машинки. Идет? Даже карандаша с собой не возьму.
— Нет, — отозвалась Кэрол.
— Как — нет?
— Я хочу, чтобы, оказавшись в горах, ты совсем выкинул эту свою книгу из головы. Я хочу подолгу гулять в лесу. Я хочу поплавать на лодке по озеру, поудить рыбу, почитать что-нибудь и вести праздный образ жизни, словно работы не существует. Если ты до поездки не закончишь этот свой эпизод, то будешь без конца думать о нем весь отпуск. У тебя не будет ни минуты умиротворения, а вместе с тобой и у меня. И не говори мне, что я не права. Я знаю тебя лучше, чем себя. Так что ты останешься, допишешь все, что тебе надо, до конца и приедешь к нам в воскресенье.
Поцеловав его и пожелав ему спокойной ночи, она взбила подушки и приготовилась засыпать.
Он лежал, глядя в темноту, и думал о словах во вчерашней игре в скрэбл.
КЛИНОК
Р
О
В
СМЕРТЬ
О
Г
И
Л
ЖЕРТВА
И еще одно слово, про которое он так никому и не сказал, — КЭРОЛ...
Он по-прежнему считал, что бессмысленно было говорить ей об этом последнем из шести слов. Какую реакцию могло бы это у нее вызвать, кроме беспокойства? Никакой. Ни она, ни он не могли ничего сделать. Оставалось только ждать. Угроза — если она была реальной — могла исходить из десятков, а то и из сотен тысяч источников. Она могла возникнуть где угодно и когда угодно. Как дома, так и в горах. Одно и то же место могло оказаться как опасным, так и безопасным.
Однако, может быть, все же те шесть слов были лишь совпадением? Диким, но бессмысленным совпадением?
Уставившись в темный потолок, он изо всех сил пытался убедить себя в том, что не существует никаких потусторонних посланий, дурных предзнаменований и сверхъестественных предсказаний. Всего какую-то неделю назад ему бы не пришлось себя так убеждать.
* * *
Кровь.
Нужно скорее убрать, стереть ее, каждую липкую капельку, смыть, скорее, скорее, смыть все предательские брызги, пока никто не узнал, пока никто не увидел и не понял, в чем дело, смыть, смыть...
Девочка проснулась в ванной, горела лампа дневного света. Она опять бродила во сне.
Она с удивлением обнаружила, что была совершенно голой. Гольфы, трусики и майка валялись возле нее на полу.
Она стояла перед раковиной и терла себя мокрой мочалкой. Взглянув на себя в зеркало, она оцепенела при виде своего отражения.
Ее лицо было измазано кровью.
Ее руки забрызганы кровью.
На ее соблазнительно вздернутой обнаженной груди блестела кровь.
Она тут же поняла, что кровь не ее. На ней не было ни пореза, ни раны.
Это она кого-то ранила или порезала.
«О Боже!»
Она смотрела на свое жуткое отражение, не в силах оторвать глаз от перепачканных кровью губ.
«Что же я наделала?»
Медленно опуская взгляд вниз по окрасившейся в густо-красный цвет шее, она посмотрела на отражение своего правого соска, на кончике которого висела большая пунцовая капля крови. Переливающаяся кровавая жемчужинка, задрожав на ее упругом соске, уступила силе тяжести и упала.
Оторвавшись от зеркала, она опустила голову, чтобы посмотреть, куда упала капля.
Крови не было.
Когда она посмотрела на себя, а не на свое отражение, она не увидела никакой крови. Она прикоснулась к своей голой груди. Грудь была мокрой, потому что она терла ее мочалкой, но это была просто вода. Брызги крови исчезли и с рук.
Она отжала мочалку. С нее стекала чистая вода.
Озадаченная, она вновь подняла глаза к зеркалу и опять увидела кровь.
Она вытянула руку. Рука на самом деле не была покрыта кровью, но в зеркале она казалась одетой в кровавую перчатку.
«Воображение, — решила она. — Зловещая иллюзия. Вот и все. Никого я не трогала. Ничьей крови я не проливала».
Пока она силилась понять, что происходит, ее отражение исчезло и стекло перед ней почернело. Оно словно превратилось в окно, выходящее в другое измерение, потому что в нем не отражалось ничего из того, что стояло в ванной.
«Это сон, — думала она. — Я на самом деле лежу в уютной постельке. Мне только снится, что я в ванной. Я могу все это прекратить, стоит мне только проснуться».
С другой стороны, если это сон, то почему же она так явно чувствует босыми ногами холодные керамические плитки? Если бы это был только сон, ощутила бы она на своей груди холодную воду?
Ее охватила дрожь.
В беспросветной пустоте по ту сторону зеркала что-то блеснуло.
«Проснись!»
Что-то серебристое. Оно продолжало поблескивать вновь и вновь, раскачиваясь взад-вперед, увеличиваясь в размерах.
«Проснись же, ради Бога!»
Она хотела побежать. Не смогла.
Она хотела крикнуть. Не крикнула.
Мгновение спустя серебристый предмет заполнил собой все зеркало, вытеснив темноту, из которой он появился; потом он как-то вырвался из зеркала, не разбив стекла, и, продолжая раскачиваться, оказался в ванной. Она увидела, что это нацеленный ей в лицо топор, блестевший, как серебро, при свете лампы дневного света. Когда зловещее оружие уже готово было опуститься ей на голову, у нее подкосились ноги и она потеряла сознание.
Незадолго до рассвета Джейн вновь проснулась.
Она лежала в постели. Голая.
Откинув одеяло, она села и увидела свою майку, трусики и гольфы на полу возле кровати. Она поспешно оделась.