— Грэхем?
Он взглянул на нее снизу.
Выражение ее лица было странным, отражающим смущение, страх и удивление. Очевидно, она думала о чем-то важном и интересном, но по ее серым глазам нельзя было понять, над чем работал ее мозг. Она произнесла:
— Давай не будем увлекаться борьбой с ним. Можем мы заранее просчитать все возможные варианты?
— Именно для этого мы и здесь.
Она прошла в соседнюю комнатку и выглянула в коридор, прислушиваясь, не идет ли Боллинджер.
Грэхем застыл, держа ледоруб наготове.
Когда она удостоверилась, что кругом — тишина, она вернулась в комнату.
Он опустил колун.
— Я думал, тебе что-то послышалось.
— Только мера предосторожности, — она взглянула на снаряжение, прежде чем присесть на край стола. — На мой взгляд, у нас есть пять вариантов. Первый: мы можем остаться здесь, подготовиться к встрече с Боллинджером.
— С этим, — добавил он, помахивая колуном.
— И с тем, что нам еще удастся найти.
— Мы можем сделать ловушку, неожиданно напасть на него.
— У меня есть два возражения.
— Пистолет?
— Верно, это первое.
— Если мы будем достаточно изобретательны, то у него не будет времени нажать на курок.
— Более важное, — возразила она, — мы не убийцы.
— Мы могли бы только ударить его.
— Если ты стукнешь его по голове этим ледорубом, то наверняка убьешь его.
— Если приходится выбирать — убить или быть убитым, думаю, что я смогу это сделать.
— Может быть. Но, если ты дрогнешь в последнее мгновение, мы погибнем.
Он не обиделся, понимая, что пока не заслужил ее абсолютного доверия.
— Ты говорила, что у нас есть пять вариантов.
— Второй: попытаться спрятаться.
— Где?
— Я не знаю. Поискать офис, который забыли запереть, и закрыться там.
— Вряд ли кто-нибудь забыл запереть офис.
— Может, продолжить играть с ним в кошки-мышки?
— Но как долго?
— Пока новая смена охранников не обнаружит убитых.
— А если он не убил охранников, тогда новая смена не узнает, что происходит здесь, наверху.
— Верно.
— Кроме того, мне кажется, они дежурят по двенадцать часов в сутки, четыре раза в неделю. Я знаком с одним из девяти охранников. Я слышал, как он однажды проклинал длинные дежурства и в то же время с одобрением отзывался о восьми сверхурочных часах, которые ему достаются каждую неделю. Тогда если они заступают на дежурство в шесть, то не уходят до шести утра.
— До половины восьмого.
— Слишком долго для игры в догонялки в шахте лифта и на лестницах. Особенно с моей хромой ногой.
— Третий, — сказала она, — разбить одно из окон в твоем офисе и позвать на помощь.
— С сорокового этажа? Даже в хорошую погоду тебя вряд ли кто-нибудь услышит на улице. А при таком ветре тебя не услышат и через два этажа.
— Я знаю это. И в такую ночь вряд ли кто-то будет проходить рядом.
— Тогда почему ты это предлагаешь?
— Пятый вариант тебя удивит, — пояснила она. — Когда я дойду до него, я хочу, чтобы ты понял: я продумала каждую возможность.
— И какой же пятый?
— Сперва четвертый. Мы открываем окно офиса и выбрасываем мебель, тем самым стараемся привлечь внимание тех, кто проезжает по Лексингтон-авеню.
— Неужели кто-то ездит в такую погоду?
— Возможно, одно-два такси.
— Но если мы выкинем кресло, мы не сможем учесть воздействие ветра. Невозможно определить, куда оно упадет. Что, если оно угодит в лобовое стекло автомобиля и убьет кого-нибудь?
— Я думала и об этом.
— Мы не можем так поступить.
— Я знаю.
— А что за пятый вариант?
Она соскользнула со стола и подошла к груде альпинистского снаряжения.
— Нам придется экипироваться во все эти вещи.
— Экипироваться во что?
— Ботинки, жакеты, перчатки, веревки — снаряжение.
Он был поражен.
— Зачем?
Ее глаза были огромны, как у испуганной лани.
— Чтобы спуститься.
— Как?
— По наружной стене. Пока не встанем на землю.
Ровно в 22.30 Билли выехал из служебного двора за высотным зданием.
За последние полчаса снегопад усилился, ветер дул резче. Метавшиеся в свете фар хлопья снега стали плотными, как туман.
В конце переулка он свернул на боковую улицу, колеса заскользили по обледеневшему асфальту. Автомобиль резко развернуло в сторону тротуара. Он повернул руль в направлении скольжения, ему удалось остановить занос автомобиля буквально в нескольких сантиметрах от грузовика, припаркованного у обочины.
Он ехал слишком быстро и даже не замечал этого, пока чуть было не попал в аварию. Это было непохоже на него. Он считал себя аккуратным человеком и никогда еще не опускался до безрассудства. Никогда. Он разозлился на самого себя за утрату контроля.
Билли направился к проспекту. На светофоре горел зеленый свет, ближайший автомобиль находился на расстоянии трех-четырех кварталов, его одинокие фары тускло светили сквозь пелену снега.
Еще сотня метров, и он подъехал к главному входу в «Бовертон билдинг». Папоротники и цветы, посаженные в прямоугольные четырехметровые бронзовые ящики, завершали каменную кладку над четырьмя вращающимися дверьми. Через них была видна часть огромного вестибюля, казавшегося пустынным. Билли медленно проехал около бордюра, оглядывая здание, тротуары, выбеленную улицу в поисках чего-нибудь настораживающего, но ничего не обнаружил.
Как бы то ни было, план провалился. Что-то произошло. Плохо, очень плохо.
Будет ли Боллинджер давать показания, если его схватят? Билли одолевали тяжелые мысли. «Впутает ли он меня?»
Ему придется отправиться на работу, не узнав, провалился ли Дуайт. Не выяснив, схватила ли уже или схватит позже Боллинджера полиция? Он понимал, что ему будет трудно сосредоточиться на своей работе сегодня вечером; но, если он собирается иметь алиби, чтобы противостоять возможным обвинениям со стороны Дуайта, ему необходимо быть спокойным, таким, как обычно, старательным и дотошным, соответствовать ожиданиям тех, кто его знает.