Выпустив ее талию, отстранившись от нее, он приказал:

— Идите в свою спальню, Сьюзен.

Гибкая тень, она шла, оставаясь такой же, как ее горячие слезы: чистой и горькой. Доктор следовал за нею, восхищаясь ее изящной походкой, к ее адскому ложу.

ГЛАВА 31

Валет дремал. Подергивая всеми лапами и сопя, он гонялся за призрачными кроликами, но Марти пребывала в каком-то каменном оцепенении, напоминая изваяние на надгробном памятнике, олицетворяющее смерть.

Ее сон казался глубже, чем следовало, учитывая прошедший бурный день, настолько богатый ужасными событиями, и приводил на память неправдоподобный сон, охвативший Скита в его комнате в «Новой жизни».

Дасти сидел на кровати, босой, в джинсах и футболке, опираясь на подушки, и еще раз перебирал четырнадцать страниц, вырванных из блокнота, обнаруженных в кухне брата, и размышляя об имени «доктор Ен Ло», которое тридцать девять раз было написано на них.

Ему казалось, что, произнесенное вслух, это имя причинило Скиту психическую травму, и тот провалился в сумеречное состояние, находясь в котором отвечал вопросом на каждый вопрос, который был ему задан. Открытые глаза подергивались, как в фазе быстрого сна, и он отвечал, пускай загадочно, только на те вопросы, которые звучали как утверждения или команды. Когда Дасти, расстроившись, велел ему: «Ах, поспи немного и дай мне передохнуть!», Скит отключился так же мгновенно, как больной нарколепсией реагирует на щелчок электрохимического выключателя в своем мозгу.

Один из многочисленных любопытных аспектов поведения Скита в настоящее время интересовал Дасти больше, чем какой-либо другой: Малыш не смог вспомнить ничего из короткого, длиной в несколько минут, периода, прошедшего с того момента, когда услышал имя «доктор Ен Ло», и до тех пор, когда, повинуясь необдуманному восклицанию Дасти, уснул. Это походило на выборочную амнезию. Но больше походило на то, что в то время, когда Скит разговаривал с Дасти, у него произошло выключение сознания.

Марти говорила о своих дневных опасениях по поводу «пропажи времени», хотя и не могла дать себе отчет в том, когда произошел этот промежуток или промежутки. Напуганная тем, что могла открыть газовый кран камина и не зажечь огонь, она то и дело возвращалась в гостиную с непреодолимой уверенностью, что вот-вот произойдет роковая вспышка. Хотя кран оказывался каждый раз плотно закрыт, она продолжила волноваться; у нее было ощущение, что ее память дырявая, словно старый шерстяной шарф, над которым долго работала моль.

Дасти убедился в том, что у его брата произошло помрачение сознания. И он ощущал правду в опасениях Марти насчет того, что она оказалась в состоянии фуги.

Здесь, возможно, имеется связь.

Сегодняшний день был совершенно из ряда вон выходящим. Два самых дорогих сердцу Дасти человека перенесли различные, но одинаково драматические события, связанные с серьезными отклонениями в поведении. Вероятность случайного совпадения таких серьезных — пусть даже и временных — психических расстройств была крайне мала, намного меньше даже одного шанса из восемнадцати миллионов на получение главного выигрыша в государственной лотерее.

Он подумал, что рядовой обыватель нашего бравого нового тысячелетия должен решить, что это было пусть и печальным, но все же совпадением. В самом крайнем случае он принял бы эти события за один из примеров тех курьезных штучек, которые великая мельница Вселенной подчас случайно выкидывает в качестве отходов своего бессмысленного коловращения.

Однако Дасти, который чувствовал мистическую связь во всем, начиная от цвета нарциссов, кончая бесхитростным весельем Валета, вскачь несущегося за мячиком, не признавал такой вещи, как совпадение. Связь дразняще проглядывала, хотя ее и трудно было уловить. И она пугала.

Он положил страницы из блокнота Скита на тумбочку и взял свой собственный блокнот. На первой странице он печатными буквами написал три строчки той хокку, которую его брат назвал правилом.

Легкий порыв —

И волны разносят

Голубые сосновые иглы.

Скит был волнами. Опять же, по его словам, голубые сосновые иглы были поручениями. Легкий порыв — это Дасти, или Ен Ло, или, возможно, кто-то другой, тот любой, кто процитировал хокку в присутствии Скита.

Сначала все, что наговорил Скит, казалось совершенной тарабарщиной, но чем дольше Дасти ломал голову над услышанным, тем больше он ощущал наличие структуры и цели, которую следовало выяснить. Неизвестно почему, но он начал воспринимать хокку как своего рода механизм, простое устройство с мощным эффектом, словесное подобие мощного пневматического распылителя краски или механического пистолета для забивания гвоздей и скобок.

Дайте такой пистолет плотнику доиндустриальной эпохи, и хотя интуитивно он будет понимать, что это инструмент, но вряд ли догадается о его предназначении — до тех пор, пока, случайно нажав, не всадит гвоздь в ногу. Опасение нечаянно причинить брату психологический ущерб заставило Дасти снова и снова вдумываться в хокку, пока он не поймет, как действует этот инструмент, и только потом решать, стоит ли дальше изучать его действие на Скита.

Поручения.

Чтобы понять предназначение хокку, он должен был разобраться, по крайней мере, что Скит имел в виду, говоря о поручениях.

Дасти точно знал, что слово в слово запомнил и хокку, и странные объяснения Малыша, потому что был одарен исключительной зрительной и звуковой памятью, настолько цепкой, что прошел всю среднюю школу и один год колледжа с твердой оценкой 4.0. Правда, потом он решил, что гораздо глубже изучит мир, если станет маляром, а не ученым.

Поручения.

Дасти перебрал синонимы и близкие по смыслу слова. Задача. Работа. Труд. Задание. Цель. Профессия. Ремесло. Карьера.

Но от этого ничего не стало понятнее.

Валет на своей большой овчинной подушке в углу тревожно захныкал, словно кролики в его сновидениях отрастили огромные клыки и теперь занимались его, собачьей, работой, а он сам в погоне играл уже роль кролика.

Марти спала крепко, и, конечно, тонкие повизгивания собаки не могли разбудить ее.

Однако иногда кошмары настолько одолевали Валета, что он просыпался с испуганным лаем.

— Спокойно, мальчик, спокойно, — шептал Дасти. Ретривер и сквозь сон слышал голос своего хозяина, и его взволнованное хныканье стихало.

— Спокойно. Хороший мальчик. Хороший Валет.

Хотя пес и не проснулся, он несколько раз обмахнул овчину широкими движениями длинного пушистого хвоста, а потом опять завернул его под себя.

Марти и собака продолжали мирно спать, но Дасти внезапно выпрямился; самая мысль о сне была мгновенно вытеснена сверкнувшим озарением. Размышляя по поводу хокку, он и не думал спать, но по сравнению с тем состоянием, в какое пришел сейчас, все равно что дремал. Он оказался теперь в состоянии сверхтревоги, его спину пронзил холод, будто вместо спинномозговой жидкости в его позвоночнике оказалась ледяная вода.