Чувствуя, что сумела всецело завладеть их вниманием, Регина рывком приблизилась к софе, на которой сидели Хатч и Линдзи, но теперь производя значительно меньше шума, поскольку с деревянного пола переместилась на старинный персидский ковер. На ней была белая кофточка, бутылочного цвета зеленая юбка чуть выше колен, зеленые гольфы и черные туфли. Почти вся видимая часть правой ноги, начиная чуть повыше колена и кончая голенью, была затянута в металлический каркас, напоминающий средневековое орудие пытки. Она так сильно хромала, что при каждом шаге ей приходилось раскачиваться из стороны в сторону, и казалось, она вот-вот упадет.
Сестра Иммакулата встала со своего места, бросая на Регину негодующие взгляды.
– Что это за представление, моя милая?
Пропустив мимо ушей вопрос монахини, девочка сказала:
– Простите, сестра, что немного опоздала. Но бывают дни, когда мне все дается тяжелее.
Не успела монахиня открыть рот, чтобы что-то ответить, как девочка повернулась к Хатчу и Линдзи, переставшим держаться за руки и поднявшимся с софы ей навстречу.
– Привет. Я – Регина. Калека.
И протянула для приветствия правую руку. Хатч вдруг заметил, что она у нее сильно деформирована. Вернее, не столько вся рука, которая, правда, была чуть тоньше, чем левая, сколько та ее часть, что начиналась с запястья. Здесь кость как-то странно выгибалась и вместо ладони у девочки торчало два пальца и короткий, почти не сгибающийся обрубок большого пальца. Хатчу было странно ощущать эту ладонь в своей, но ощущение это отнюдь не было удручающим.
Ее серые глаза уставились прямо ему в лицо, пытаясь угадать его реакцию. Он сразу понял, что от таких глаз невозможно утаить истинные чувства, и утешился мыслью, что ее увечность не вызвала в его душе неприязненного ощущения.
– Очень рад с тобой познакомиться, Регина, – сказал он. – Меня зовут Хатч Харрисон, а это моя жена, Линдзи.
Девочка обернулась к Линдзи и также поздоровалась с ней за руку, сказав при этом:
– Знаю, что я – сплошное разочарование. Вы, женщины, соскучившиеся по детской ласке, обычно предпочитаете брать младенцев, чтобы тискать их…
Монахиня без Имени аж задохнулась от негодования:
– Ну, знаешь, Регина!
Сестра Иммакулата была близка к обмороку и напоминала вмерзшего в лед пингвина с выпученными глазами и открытым клювом, скованного таким жестоким морозом, которого не смогла вынести даже эта антарктическая птица.
Отец Жиминез, отойдя от окна, проговорил:
– Господа Харрисон, я прошу извинения за…
– Нет никакой нужды извиняться, – быстро сказала Линдзи, как и Хатч, сообразив, что девочка просто устраивает им проверку и что единственный способ пройти испытание – это позволить ей самой перевести их из лагеря мнимых врагов в лагерь своих союзников.
Корчась, изгибаясь всем телом и судорожно подергиваясь, Регина добралась и плюхнулась во второе кресло, и Хатчу показалось, что она старалась казаться гораздо более неловкой, чем была на самом деле.
Монахиня без Имени слегка коснулась плеча сестры Иммакулаты, и старшая монахиня медленно опустилась в свое кресло, все еще сохраняя вид вмерзшего в лед пингвина. Оба священника взяли по стулу для посетителей, стоявших перед рабочим столом адвоката, а монахиня помоложе придвинула к себе один из угловых стульев. Когда все расселись по своим местам, Хатч увидел, что он единственный, кто все еще стоит на ногах, и тотчас сел на софу рядом с Линдзи.
Теперь, когда все наконец были в сборе, Сальваторе Гуджилио решил предложить присутствующим немного освежиться – пепси, имбирный эль, "Перье" – и сделал это без помощи своего секретаря, достав все необходимое из бара, скромно приткнувшегося в одном из отделанных красным деревом углов его весьма благопристойного кабинета. Пока адвокат разносил напитки, делая это быстро, без суеты и, несмотря на свои огромные размеры, без лишнего шума, не задевая при этом мебель, не роняя ни одной вазы, даже не касаясь двух тончайшей работы электрических напольных ламп со стеклянными абажурами в форме цветков, Хатч сообразил, что он уже не подавлял присутствующих своей величиной, неизменно делавшей его центром внимания: он явно проигрывал в последнем крохотной девчушке, раза в четыре уступавшей ему в размерах.
– Итак, – обратилась Регина к Хатчу и Линдзи, кивком поблагодарив Гуджилио за стакан пепси и взяв его левой, здоровой рукой, – вы пришли сюда, чтобы узнать обо мне, поэтому я сейчас вам все о себе и расскажу. Во-первых, конечно, я – калека. – Она склонила голову набок и насмешливо оглядела их обоих. – Вы знали о том, что я – калека?
– Теперь знаем, – сказала Линдзи.
– Я имела в виду, знали ли до того, как пришли сюда?
– Нам было известно, что у тебя имеются кое-какие трудности, – пояснил Хатч.
– Дурная наследственность, – изрекла Регина.
Отец Жиминез тяжело вздохнул. Сестра Иммакулата открыла было рот, чтобы что-то сказать, но, бросив взгляд на Хатча и Линдзи, передумала.
– Мои родители был наркоманами, – сказала Регина.
– Регина! – протестующе воскликнула Монахиня без Имени. – Ты не можешь знать таких вещей, как можно утверждать то, чего не знаешь!
– Но это нетрудно вычислить, – заявила девочка. – Ведь известно, что за последние двадцать лет причиной большинства родовых травм являются нелегально распространяемые наркотики. Вы что, не знаете об этом? Я прочла это в книге. Я много читаю. Обожаю книги. Я, конечно, не хочу этим сказать, что я книжный червь. Смешно, да? Но, если бы я и вправду была червяком, я бы лучше поселилась в книге, чем в яблоке. Хорошо, когда калека-ребенок любит книги, они уж точно не заставят его делать вещи, которые делают обычные люди, хотя в душе знаешь, что и ты способна совершить то же самое, но не всегда есть желание так поступать, поэтому книги – это как будто совсем другая жизнь. Обожаю читать о разных приключениях, когда отправляются на Северный полюс, или на Марс, или в Нью-Йорк, или куда там еще. Мне очень нравятся детективы, особенно Агата Кристи, но больше всего люблю рассказы о зверях, особенно о говорящих зверях, как в "Ветре в ивах". У меня был однажды говорящий зверь. Вообще-то это был не зверь, а рыба – карась – и, конечно, за него говорила я, так как до этого прочла книгу о чревовещании и научилась говорить с закрытым ртом, вот это было здорово! Сяду себе в комнате и делаю вид, что голос его доносится из аквариума. – Не разжимая губ, она вдруг заговорила трескучим голоском, и, казалось, он исходит от Монахини без Имени: – "Привет, меня зовут Бинки-карась, и, если ты попытаешься сделать из меня сандвич, то, когда поднесешь меня ко рту, чтобы съесть, я обкакаю весь твой майонез". – Она вернулась к нормальному голосу и, не обращая внимания на гневный ропот священнослужителей обоих полов, продолжала как ни в чем не бывало: – Вот вам еще одна проблемка с калеками типа меня. Иногда мы можем такое сказануть, за что бы надо ремнем отхлестать по заднице, но у кого поднимется рука ударить несчастного дитятю-инвалида.