Очевидно, Пейдж также почувствовала это, потому что попросила:
– Уточните, что вы хотите сказать, лейтенант.
И на этот раз Сайрусу Лоубоку удалось ловко избежать ссоры. Он просто углубился в свои записи и притворился, будто в его вопросе не было ничего, кроме праздного любопытства, касающегося выбора писателем синонимов.
– В любом случае, вы родились в рубашке, если такой профессионал, вооруженный "Пэ-семь" с резьбой для глушителя, не смог вас одолеть.
Он замешкался от удивления.
– Очевидно.
– Он удивился тому, что в ящике моего письменного стола лежал пистолет.
– Хорошая подготовка всегда окупается, – сказал Лоубок. И быстро добавил: – Вы сумели взять над ним верх и в рукопашной схватке. Такой профессионал должен быть хорошим борцом, может быть, даже владеть приемами тэквондо и других восточных единоборств, такими они обычно бывают в книгах или в фильмах.
– У него была замедленная реакция. Как-никак он был ранен двумя выстрелами в грудь.
Качая головой в знак согласия, детектив сказал:
– Да, совершенно верно, я это помню. Это могло подкосить любого ординарного человека.
– Но только не его. Он был еще вполне подвижным. – Марти чуть прикоснулся к горлу.
Резко сменив тему разговора, очевидно для того, чтобы привести собеседников в замешательство, Лоубок спросил:
– Мистер Стиллуотер, вы днем принимали спиртное?
Давая волю своему гневу, Марти ответил:
– Вам не удастся объяснить все это так просто, лейтенант!
– Вы не пили сегодня днем?
– Нет!
– Вообще не пили?
– Нет.
– Я не хочу показаться склочным, мистер Стиллуотер, но когда мы с вами только встретились от вас явно пахло спиртным. Думаю, это было пиво. На полу в гостиной валяется банка с пивом "Корз", оно разлито по деревянному полу.
– Я действительно выпил немного пива после всего.
– После чего?
– После того, как все закончилось. Он лежал на полу в фойе с перебитой спиной. Я, по крайней мере, думал, что она у него перебита.
– Итак, вы решили, что после всех этих выстрелов и драк, холодное пиво – это как раз то, что нужно.
Пейдж со злостью посмотрела на детектива.
– Вы всячески стараетесь превратить все это в глупый спектакль…
– …и я бы очень желал, чтобы вы были наконец откровенны и рассказали нам, почему вы не верите мне, – продолжил Марти.
– Это вовсе не так, мистер Стиллуотер. Я понимаю, что все это действует на вас очень удручающе, давит на вас, вы все еще потрясены случившимся, устали. Но я все еще перевариваю услышанное. Слушаю и пытаюсь осмыслить. Вот чем я занимаюсь. Это моя работа. И у меня, поверьте, еще не сложилось никакого мнения об этом, нет никакой теории.
Марти был уверен, что Лоубок говорит неправду. Стройная система мнений всегда была при нем, была она с ним и тогда, когда он только сел за стол в столовой.
Марти вылил в кружку остатки пепси и сказал:
– Я хотел выпить молока или апельсинового сока, но горло так болело, так жгло и горело, что я не мог глотать. Поэтому, когда я открыл холодильник, мне показалось, что пиво лучше всего остального сможет освежить и уменьшить боль в горле.
Лоубок вновь принялся рисовать в уголке своей записной книжки.
– Значит, вы выпили всего одну банку пива?
– Не до конца. Я выпил пол-банки, может две трети банки. Когда мне полегчало, я решил вернуться и посмотреть, что там делает Другой. Банку с пивом я держал в руках. От удивления, что этот ублюдок, который до этого выглядел полуживым, куда-то исчез я выронил ее.
Марти удалось разглядеть, что рисует детектив. Это была бутылка. Пивная бутылка с длинным горлышком.
– Значит, всего полбанки "Корз"? – переспросил Лоубок.
– Да. Ну, может быть, две трети.
– И больше ничего.
– Нет.
Закончив рисовать, Лоубок оторвался от своей записной книжки и спросил:
– А как насчет трех пустых бутылок "Короны" в мусорном ведре под раковиной на кухне?
* * *
– "Выход из зоны отдыха", – прочитал Дрю Ослетт и обратился к Клокеру: – Ты видишь этот знак?
Клокер не ответил.
Переключив внимание на экран электронного устройства, лежащего у него на коленях, Ослетт сказал:
– Он наверняка здесь, может быть, справляет сейчас малую нужду в туалете. А может быть, вытянулся на сиденье машины и отдыхает, пытаясь вздремнуть.
Они уже собирались приступить к действиям против своего непредсказуемого и грозного врага; Клокер казался невозмутимым. Еще ведя машину, он, казалось, погрузился в глубокое раздумье. Его медвежье тело было расслаблено, как тело тибетского гуру в трансцендентальной медитации. Его огромные ручищи с толстыми пальцами покоились на рулевом колесе, почти не сжимая его. Ослетт бы не удивился, узнав, что этот громила управляет машиной лишь какой-то колдовской силой своего ума. Ничто в широком грубом лице Клокера не указывало на то, что он знаком со словом "напряжение": бледный, абсолютно гладкий, как полированный мрамор, лоб; отсутствующая линия подбородка; сапфирно-голубые, с легким блеском глаза, глядящие куда-то вдаль, не просто на дорогу, а, возможно, куда-то по ту сторону мироздания.
Его широкий рот был открыт ровно настолько, чтобы в него могла пройти тонкая просвирка, которую обычно дают при причащении. Его губы были сложены в тончайшую улыбку, и было невозможно понять, был ли он доволен видениями своего спиритического сна или перспективой предстоящего насилия.
У Карла Клокера был особый талант к насилию. В этом смысле, если не принимать во внимание его манеру одеваться, он был современным человеком, героем своего времени.
– Вот зона отдыха, – сказал Ослетт, когда они подъехали к концу аллеи.
– Где еще она могла быть? – отозвался Клокер.
– Что?
– Она там, где и должна быть.
Клокер не отличался особой разговорчивостью, но когда у него было что сказать, он, по большей части, говорил загадками. У Ослетта были подозрения, что Клокер либо скрытый экзистенциалист, либо мистик Нового времени. Возможно, что причиной его абсолютной замкнутости было то, что он не нуждался в контактах и связях с большим количеством людей; ему вполне доставало своих мыслей и наблюдений, они занимали и развлекали его. Одно было вполне очевидным: Клокер был отнюдь не таким глупым, каким выглядел; и коэффициент умственного развития у него был выше среднего.
Стоянка зоны отдыха была освещена восемью высокими фонарями. После стольких мрачных миль в постоянной темноте, что уже начинало напоминать проклятые Богом черные пустоши постядерного пейзажа, Ослетт приободрился при виде света, отбрасываемого фонарями, хотя тот и был бледно-желтым и блеклым, как свет в плохом сне. Никто бы не спутал это место с пейзажем Манхэттена, но это лишний раз доказывало, что цивилизация еще существует.