Это помещение действительно напоминало часовню, но вместо картин со сценами из Священного Писания и житиями святых по стенам были изображены Арканы Таро.
Яркие краски удивительно хорошо сохранились, изображения Арканов поражали своей выразительностью. Наверное, этому впечатлению способствовало мрачное, зловещее окружение.
Старыгин шел вдоль стены, разглядывая рисунки.
Маг с длинной седой бородой, с торжественно воздетым к небу волшебным жезлом. Жрица в высокой тиаре, с раскрытой книгой в руках. Императрица в расшитых золотом одеждах. Император в тяжелой золотой короне, сжимающий в руках символы власти. Папа в высоком головном уборе, с молитвенно сложенными руками. Влюбленные — та самая пара, которая открыла Старыгину тайну этого подземного святилища. Колесница… Правосудие… Отшельник…
Дальше, где по очередности должно было размещаться Колесо Судьбы, Старыгин увидел другую фреску.
Она была гораздо крупнее всех предыдущих и выполнена в совершенно другой манере.
Если Арканы были нарисованы ярко, выразительно, эффектно, но без тщательной проработки деталей, без стремления к реализму и портретному сходству, то эта фреска поражала именно своим мрачным, сосредоточенным реализмом.
Казалось, над этой картиной потрудился сам Рембрандт — с таким тщанием, с таким искусством была воссоздана полутемная комната, едва освещенная свечами в массивном золотом семисвечнике. Только Рембрандт мог так блистательно передать дрожащий свет этих свечей и клубящиеся по углам комнаты тени, только Рембрандт мог так выразительно изобразить лица двух людей, за небольшим столом играющих в карты. В карты Таро, как понял Старыгин, приглядевшись.
Один из игроков был старик в темно-красных одеждах, с длинной седой бородой и изрезанным морщинами лицом, казалось, вырубленным из одного куска дерева.
Лицо этого старика показалось Старыгину знакомым — кажется, этот человек действительно позировал Рембрандту для одного из многочисленных портретов, созданных амстердамским гением в последние годы жизни.
Но вот второй человек…
Одетый во все черное, он тоже был на кого-то неуловимо похож.., и в то же время не похож совершенно ни на кого. Казалось, его лицо меняется каждую секунду, как меняется море в ветреный день. Старыгин отступил на шаг, снова всмотрелся в это лицо — и вдруг понял, кого этот человек напоминает ему.
Собственное отражение в зеркале.
Да, этот человек был похож на него, на Дмитрия Алексеевича Старыгина — хотя, возможно, этого сходства не было минуту назад и оно снова исчезнет, стоит Старыгину отойти от картины. Этот человек был словно живое зеркало — он напоминал того, с кем сталкивался в данную минуту, и не только внешне напоминал, но и проникал в его самые потаенные мысли.
Старыгину и впрямь хотелось как можно скорее отойти от этой картины, стоя перед ней, он испытывал какое-то странное беспокойство, ему казалось, что сейчас что-то произойдет, что-то непоправимое…
Он двинулся вперед вдоль стены часовни.
Снова перед ними были изображения Старших Арканов Таро.
Колесо судьбы — тот самый символ, который перед смертью начертила на асфальте безумная женщина, покушавшаяся в Эрмитаже на картину. Сила… Повешенный…
Следующим должен был идти тринадцатый Аркан, Смерть, но ряд картин прервался. Старыгин оказался в самом центре часовни, там, где положено находиться алтарю.
И здесь, в тусклом свете чадящих факелов, он увидел то, за чем гонялся по всей Европе.
Групповой портрет роты стрелков под командованием капитана Франса Баннинга Кока.
«Ночной дозор».
Старыгин не смог сдержать радостного возгласа, и этот возглас трижды отразился от каменных стен часовни.
Но нет, это не было эхо, как показалось сначала Старыгину.
Это был звук приближающихся шагов.
Старыгин резко обернулся.
Звук шагов внушил ему внезапный страх, смутную тревогу, сменившую радость от долгожданной находки.
В первый момент он испытал облегчение: к нему приближалась Катаржина.
— Куда ты пропала? — спросил Старыгин, и не узнал свой голос, который в этом подвале звучал глухо, как в преисподней. — Я ждал, потом решил идти сюда один.
— Это правильно, — проговорила она, — это правильно, что ты пришел сюда один. Здесь нам никто не помешает…
Ее голос тоже звучал странно — низко, хрипло, совсем не по-женски. И вся она была какой-то странной. Впрочем, в этом подвале все казалось странным, Старыгин давно уже чувствовал себя не в своей тарелке.
Он подошел к картине, поймав себя на мысли, что неохотно поворачивается к Катаржине спиной.
— Ты видела? Мы нашли ее!
— Мы? — переспросила она. — Ты уверен?
И когда он взглянул на нее, удивленный, она приказала голосом, резким, как удар хлыста, как выпад клинка:
— Отойди от картины! Не смей прикасаться к ней!
— В чем дело? — Старыгин пытался спрятаться за обыденные вопросы, стремясь отодвинуть от себя очевидное. — Что все это значит?
Одетая в узкие черные джинсы и черную кожаную куртку, с мрачным и решительным лицом она приближалась к Старыгину, держа руки в карманах.
— Чего ты от меня хочешь? — проговорил Старыгин, невольно попятившись. Странное выражение ее лица его пугало.
Она подошла к картине и смотрела на нее пристально, в глазах ее горел темный угрюмый огонь.
— Так вот она где… — пробормотала Катаржина, — а мы-то гонялись за ней по всей Европе…
Старыгин почувствовал себя очень неуютно и бесшумно отступил назад. Сначала на шаг, потом еще на один. Он понятия не имел, что нужно делать дальше — обращаться в полицию? Или в музей? В одном он был твердо уверен — с такой Катаржиной не стоит оставаться наедине в темном подвале.
Но кусок битого стекла хрустнул под ногой, и Катаржина повернулась к нему и направила прямо на Старыгина маленький черный пистолет.
— Не уходи! — она криво усмехнулась. — Ты ведь так прост и доверчив, любовничек! Так доверчив и простодушен! Ты так хорошо проделал для нас всю работу! Нам оставалось только, слегка подталкивать тебя да следить, чтобы ты ничего не пронюхал раньше времени!
Старыгин застыл на месте. Голову словно охватил железный обруч.
Как глуп он был! Как глуп и легкомыслен!
Очень многое в поведении Катаржины казалось ему странным, подозрительным — но он закрывал на это глаза! Сейчас же в голове, несмотря на боль, всплыли все неясности и двусмысленности в ее поведении. Ее явное пренебрежение к нему вначале, а потом проснувшийся интерес, как только она узнала, что он — не обычный искусствовед, а тот самый Дмитрий Старыгин, который замешан в истории с «Мадонной Литта».