– Я встретила его на пляже, – сказала Соня.
– В Гваделупе?
– Ну, не совсем.
Кеннет вернулся в комнату и сел подле девушки.
– Мы встретились на улице, в паре сотен ярдов от дома, всего полчаса назад, – доложил он.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Линда. Она крепко сжала морщинистые губы, не понимая, что внук хочет сказать всем этим.
– Она работает у Доггерти, – объяснил Кеннет.
– У этих людей! – фыркнул Уолтер.
– Я учу их детей, – вставила Соня.
– И как вам нравится у него работать? – поинтересовалась Линда.
– Вы имеете в виду мистера Доггерти?
– Разумеется, его.
– Он хорошо обращается со своими служащими.
Уолтер иронически хмыкнул:
– У нас всегда было мало общего с семьей Доггерти.
– Можно даже сказать, что мы с ними... в натянутых отношениях, – добавила его жена.
– Молодая леди ничего не может с этим поделать, – ответил Кеннет. – Вряд ли мы можем винить ее в том, что сделали Доггерти.
Пожилая пара ничего на это не ответила.
Соня определенно чувствовала себя неуютно в этой полутемной комнате: ей казалось, что стены постепенно сдвигаются, а воздух, несмотря на холод, душит ее, как толстая шкура животного; ей казалось, что она уже чувствует шероховатую поверхность обоев, что воздух давит на плечи, на спину, на голову, пытается смять и раздавить. Во имя всего святого, почему Кеннет Блендуэлл настаивал на ее приходе в дом, хотя знал, что бабушка и дедушка наверняка не одобрят такой визит?
В этот момент женщина лет шестидесяти, одетая в мятую униформу служанки, втолкнула в гостиную сервировочный столик. На нем дребезжали чашки и блюдца.
Служанка – довольно неуклюжая особа с видом мученицы – выкатила столик в центр комнаты, протащив одно колесо по ноге Сони и чуть было не задев другую; при этом она не извинилась и ничем не показала, что заметила произошедшее.
– Миссис Блендуэлл, я не привыкла к гостям в это время дня... особенно когда они хотят, чтобы я готовила и все такое прочее, – сказала она.
– Мы не привыкли принимать гостей в любое время дня, правда, Хетти? – хихикнул Уолтер.
– Вот это самое... – начала она.
– Вот и все, Хетти, – поднявшись и перехватив столик, сказал Кеннет. – Дальше я справлюсь сам.
Женщина отвернулась, не сказав ни слова, но успела бросить на Соню быстрый недружелюбный взгляд. Она вытерла руки о грязноватую одежду и вышла из комнаты.
– Были там еще угрозы? – произнес Уолтер после ужасно длинной паузы, во время которой каждый отхлебывал кофе или бренди.
– Что? – спросила Соня. Она не ожидала, что старик снова заговорит с ней, и не прислушивалась.
– Да ну же, девочка, ты же знаешь, что я имею в виду! Угрозы! Кто-нибудь еще угрожал детям?
Она откашлялась и сказала:
– Нет, больше ничего не было.
– Ты знаешь об угрозах?
– О да, – подтвердила она. – Я о них знаю.
– Ужасная штука, – сказала Линда.
– Да.
– И что самое страшное, – продолжал Кеннет, – эти угрозы заставили их приехать на Дистингью на целые месяцы раньше обычного и остаться намного дольше, чем это было всегда.
Казалось, он не осознавал или не беспокоился о том, какое впечатление это бездумное, враждебное замечание по поводу жизни семьи Доггерти произвело на Соню. В конце концов, она вряд ли могла принимать участие в разговоре, порочащем ее работодателя. Видимо, здесь ее мнение никого не интересовало – здешние обитатели давно ненавидели соседей и не считали нужным это скрывать. Они вовсе не собирались менять свои привычки только потому, что в доме появилась какая-то незнакомая девица.
– Он угрожал перерезать детям глотки, правда?
– Думаю, что так, – ответила девушка.
– Да, – продолжал Уолтер, – он угрожал перерезать им горло от уха до уха. Но было и еще кое-что.
– Вот и я говорю, что было! – воскликнула Линда.
Она наклонилась вперед, как будто разговор о кровопролитии придал ей больше сил, чем когда-либо за долгие годы. Глаза заблестели и стали более живыми, но это не украсило морщинистое лицо; напротив, оно стало еще более хитрым, даже каким-то хищным.
– Муки и увечья, – произнес Уолтер, покачивая уродливой старой головой. Его белые волосы в отблесках экрана казались синеватыми. – Он угрожал не только убить их, но еще и изувечить.
Соня одним глотком выпила бренди, пытаясь успокоить сердце, прыгавшее в ее груди.
– Как вы полагаете, что за человек может даже думать о таких невообразимых вещах? – спросила ее Линда. По возбужденному виду и трясущимся морщинистым губам пожилой женщины можно было заключить, что та с детским восторгом мечтала о встрече с этим смелым человеком, кем бы он ни был.
– Не знаю, – сказала Соня, – это, должно быть, какой-то монстр, безумец. – Она глотнула кофе.
– Еще бренди, Соня? – предложил Кеннет.
– Нет, спасибо.
– Мне кажется, что этот человек еще грозился их выпотрошить, – сказал Уолтер. – Правда, Кеннет? – Старик держал чашку кофе обеими руками; они тряслись.
– Он был не настолько цивилизован, чтобы выражаться подобным образом, – ответил молодой человек. – Он сказал, что вытащит их кишки наружу, – это гораздо более жестокий способ выразить ту же самую мысль.
Несмотря на работающий кондиционер, Соня обливалась потом. Она поставила чашку.
– Тогда это еще хуже, – продолжал Уолтер. – Он обещал сделать еще хуже.
– Глаза, – добавила Линда, – он обещал что-то сделать с их глазами. Не помню, что именно.
Еще до того, как кто-нибудь сказал, что тот человек угрожал сделать с глазами детей Доггерти, Соня произнесла:
– Откуда вы все это узнали?
– Нам сказал Кен, – ответила Линда.
– А вы где это слышали? – обратилась Соня к Кену.
Он улыбнулся:
– Мне сказал Рудольф.
– Мистер Сэйн?
– Здесь я его знаю только как Рудольфа.
Соня была потрясена: Сэйн вовсе не производил впечатления человека, способного бегать по соседям и рассказывать самые свежие сплетни, особенно если это касалось соседей вроде Блендуэллов, которые, как он знал, не любили семью Доггерти и не хотели иметь с ней ничего общего. А ведь Доггерти платили ему жалованье. Это означало, что она неверно оценила характер верзилы-телохранителя... или что Кеннет Блендуэлл лгал и на самом деле знал о том, какими были угрозы, из другого источника...