— Ринк…
— Мы не знаем, приезжал ли он с тем, чтобы убить Мелани. Только подозреваем.
— Но тем не менее…
— Если бы в штате и городе не бушевал бюджетный кризис, если бы финансирование полиции не урезалось, если бы мы не испытывали нехватку сотрудников, тогда, возможно, мы бы напряглись и установили наблюдение за вашим домом. Но в сегодняшней ситуации я эту меру обосновать не могу. А если я без ведома капитана распоряжусь, чтобы за вашим домом установили наблюдение, он подаст на меня рапорт в службу внутренней безопасности, и меня наверняка вышибут с работы. Но частное охранное бюро, профессиональные телохранители… они обеспечат защиту не хуже нас, даже если бы мы располагали необходимыми финансовыми и людскими возможностями. У вас есть средства, чтобы их нанять, хотя бы на несколько дней?
— Полагаю, что да. Я не знаю, сколько это стоит, но я же не бедная. И если вы думаете, что их услуги потребуются лишь на несколько дней…
— У меня есть предчувствие, что все закончится очень быстро. Эти убийства, риск, на который кто-то идет… все говорит за то, что эти люди в жутком цейтноте, что им поставлен какой-то крайний срок. Я понятия не имею, что они делали с вашим ребенком и почему им так нужно снова заполучить ее в свое распоряжение, но я чувствую, что ситуация напоминает огромный снежный ком, который катится с горы, быстро, как скорый поезд, становясь все больше и больше. Сейчас он уже огромный и находится совсем близко от подножия горы. А добравшись туда, разлетится на сотни кусков.
Будучи детским психиатром, Лаура всегда с осторожностью подходила к новому пациенту, долго определялась с лечением, стараясь подобрать оптимальное для каждого конкретного пациента. Но, определившись, без колебаний следовала выбранному курсу. Она была хорошим врачом, целителем психики, и ее успехи придавали ей уверенности, подвигая ее на новые достижения. Но теперь она чувствовала себя потерянной. Маленькой, уязвимой, беспомощной. Подобных ощущений она не испытывала уже несколько лет, с тех пор, как смирилась с потерей Мелани.
— Я… я даже не знаю, как… куда должен идти человек, чтобы найти телохранителей.
Холдейн достал бумажник, порылся в нем, вытащил визитную карточку.
— Большинство частных детективов, к которым вы обращались несколько лет тому назад, чтобы разыскать Дилана, скорее всего, предлагают и охранные услуги. Нам не положено давать рекомендаций. Но я хорошо знаю этих парней, и цены у них приемлемые.
Она взяла визитку, прочитала:
КАЛИФОРНИЯ ПАЛАДИН, ИНК.
ЧАСТНЫЕ РАССЛЕДОВАНИЯ
Личная безопасность
И телефонный номер в нижнем правом углу. Лаура сунула визитку в сумочку.
— Благодарю.
— Позвоните им до того, как покинете больницу.
— Я позвоню.
— Пусть пришлют человека сюда. Он сможет проводить вас до дома.
Внутри у нее все похолодело.
— Хорошо. — И она направилась к дверям больницы.
— Подождите. — Холдейн протянул еще одну визитную карточку, собственную. — Напечатанный номер — моя линия в Центральном участке, но там вы меня не найдете, потому что сейчас я работаю в участке Ист-Вэлью, и мой нынешний номер я записал на обратной стороне. Я хочу, чтобы вы позвонили мне, если вдруг что-то вспомните о прошлом Дилана или о каких-то его давних исследованиях, которые могли привести к этим.
Она перевернула визитку.
— Тут два номера.
— Нижний — мой домашний, на случай, если вы не найдете меня на службе.
— Разве у вас на службе не принимают сообщений?
— Принимают, но передают с большой задержкой. Если я срочно вам понадоблюсь, я хочу, чтобы вы меня разыскали.
— Вы всем даете свой домашний номер?
— Нет.
— Тогда почему?
— Больше всего на свете я ненавижу… —Что?
— Такие преступления. Когда жертвами становятся дети. Меня от этого мутит. Закипает кровь.
— Я вас понимаю.
— Да, пожалуй, понимаете.
Доктор Рафаэль Йбарра, главный педиатр больницы «Вэлью медикэл», встретился с Лаурой в маленькой комнатке рядом с сестринским постом, в которой сотрудники пили кофе. У одной стены стояли два торговых автомата. Рядом с ними погромыхивала машина для приготовления льда. За спиной Лауры тихонько гудел холодильник. Она сидела напротив Йбарры за длинным столом, на котором лежали зачитанные до дыр журналы и стояли две пепельницы, полные окурков.
Педиатр, смуглый, хрупкий, с правильными чертами лица, держался крайне формально. Его идеально расчесанные волосы напоминали лакированный парик. Лаура отметила и стоящий колом ворот рубашки, и безупречный узел галстука, и сшитый по фигуре белый халат. Ходил он так, словно боялся испачкать туфли, сидел, расправив плечи и подняв голову. Оглядел крошки и пепел от сигарет на столе, поморщился и оставил руки на коленях.
Лаура решила, что этот мужчина ей не нравится.
Говорил доктор Йбарра властно, рубя слова:
— Физически ваша дочь в хорошем состоянии, на удивление хорошем, учитывая обстоятельства. У нее недостаток веса, но не такой уж и большой. На правой руке синяк от многочисленных внутривенных инъекций, которые делались не очень умело. В уретре небольшое воспаление, причиной которого, вероятно, являлся катетер. Я прописал ей необходимое лекарство. И это все проблемы, связанные с ее физическим состоянием.
Лаура кивнула:
— Я знаю. И приехала, чтобы увезти ее домой.
— Нет, нет, я бы этого не советовал, — покачал головой доктор Йбарра. — Во-первых, вам будет слишком сложно обеспечить ей должный уход на дому.
— Она ничем не больна?
— Нет, но…
— Она не доставляет неудобств?
— Нет. Пользуется туалетом.
— Она может сама есть?
— В принципе да. Ее нужно начать кормить, но потом она ест сама. Но за ней нужно следить, потому что после нескольких ложек она вроде бы забывает, что делает, теряет интерес к еде. Ей нужно говорить, что она должна есть и дальше. И помогать одеваться.
— Я со всем этим справлюсь.
— И все-таки мне бы не хотелось ее отпускать, — гнул свое Йбарра.
— Но прошлой ночью доктор Пантагельо сказал… При упоминании Пантагельо Йбарра поморщился. В его голосе слышалось пренебрежение.
— Доктор Пантагельо только осенью закончил ординатуру и подписал контракт с нашей больницей месяц тому назад. Я же здесь главный педиатр, и, по моему мнению, вашей дочери лучше остаться здесь.
— Надолго?
— Ее состояние характеризуется симптомами, возникающими у ребенка при длительном пребывании в заточении и при жестоком обращении. Ей следует остаться у нас, пока мы не проведем полное психиатрическое обследование. На это уйдет неделя… может, десять дней.