— Гораздо больше, чем две.
— Сотни!
— Гораздо больше.
— Селма Галлоуэй, загадочная женщина.
— Возможно, иногда.
— Днем вышедшая на пенсию профессорша, по ночам — русская шпионка.
— Нет, она не шпионка.
В тот же вечер, у кровати сына, Агнес вдруг начала осознавать, что эти веселые разговоры с Барти совсем не шутка, как ей могло показаться, что он по-детски хочет поделиться с ней какими-то знаниями, которые она принимала за плод фантазии.
— А к северу от нас Джейни Картер уехала в прошлом году в колледж, она единственный ребенок.
— Картеры не везде живут здесь.
— Да? Они сдают свой маленький дом пиратам с маленькими пиратиками и клоунам с маленькими клоунятами?
Барти засмеялся:
— Ты — Ред Скелтон.
— А у тебя слишком богатое воображение.
— Скорее нет, чем да. Я люблю тебя, мама. — Он зевнул и мгновенно заснул, чем всегда ее удивлял.
* * *
Но все изменилось в один момент. Изменилось раз и навсегда.
За день до Рождества утром калифорнийское побережье еще заливали солнечные лучи, но после полудня небо заволокли тяжелые облака, правда, не пролившиеся дождем.
Ореховые пирожные, торты с корицей и заварным кремом, подарки, обернутые яркой бумагой и перевязанные лентами: Агнес Лампион объезжала не только тех, кто значился в списке нуждающихся, но и своих многочисленных друзей. И каждое милое лицо, каждое объятие, каждая улыбка, каждое радостное восклицание: «Веселого Рождества!» укрепляли ее дух, позволяли набраться сил, приготовиться к грустному ритуалу, предстоявшему ей после раздачи подарков.
Барти ехал вместе с матерью в зеленом «Шевроле»-универсале. Поскольку пирожные, торты и подарки не уместились в одном автомобиле, за ними, на своем желто-белом «Форде», следовал Эдом.
Колонну из двух автомобилей Агнес назвала рождественским караваном. Барти, большому любителю приключений и фантастических историй, название это очень понравилось. Он частенько оборачивался, вставал на колени и энергично махал рукой дяде Эдому.
Остановки, очень короткие, следовали одна за другой, перед глазами бесконечной чередой сменялись по-разному украшенные елки, их угощали пирожками, горячим шоколадом, лимонными дольками, эгногом [49] , из кухонь долетали аппетитные запахи, все желали друг другу всего наилучшего, подарки они не только раздавали, но и получали, в автомобиле место ореховых пирожных занимали булочки, залитые шоколадом, по радио исполняли «Серебряные колокольчики», «Послушай, как поют колокола», «Колокольный перезвон»… и в три часа дня, за девять часов до полуночи, раздали все подарки, выполнив намеченный план еще до того, как Санта-Клаус сел в запряженные оленями сани.
От дома Обадьи Сефарада, последней точки их маршрута, Эдом поехал домой, нагруженный булочками, сливовыми пирогами и подарками. Его «Кантри Сквайр» сразу рванул с места, словно Эдом стремился опередить и торнадо, и приливные волны.
Агнес и Барти предстояло съездить еще в одно место, на могилу Джоя, мужа, которого ей так не хватало каждый день, и отца, которого сын ни разу не увидел.
Кипарисы, высокие и строгие, выстроились вдоль дороги на кладбище, словно охраняли страну живых от рвущихся туда не находящих покоя душ.
Джой лежал не под кипарисом, а под калифорнийским перечным деревом. Изогнутые, наклоненные вниз ветви, казалось, замерли в размышлениях или молитве.
Стало прохладнее, но еще не подморозило. Из-за холма долетал пахнущий океаном ветерок.
На могилу они принесли красные и белые розы. Агнес — красные, Барти — белые.
Весной, летом и осенью они украшали могилу розами, выращенными Эдомом в садике у дома. Рождественские букеты приходилось покупать у цветочника.
Чуть ли не с детства Эдома тянуло к земле, особенно нравилось ему выводить новые сорта роз. В шестнадцать лет один из его цветков занял первое место на конкурсе, который проводился в рамках цветочной выставки. Когда отец узнал об этом, он воспринял желание Эдома получить приз как грех гордыни. Наказание последовало незамедлительно, и Эдом три дня не мог подняться с постели, а когда спустился вниз, то увидел, что отец вырвал с корнем все розовые кусты.
Одиннадцать лет спустя, через несколько месяцев после женитьбы на Агнес, Джо предложил Эдому «кое-куда с ним съездить». И привез его в питомник. Домой они вернулись с пятидесятифунтовыми мешками специальной мульчи, удобрениями, инструментами. Вместе убрали дерн, вскопали землю в саду, подготовили ее под саженцы гибридных роз, которые привезли неделей позже.
Этот розарий стал единственной ниточкой, связывающей Эдома с природой, которая не вызывала в нем ужаса. Активная помощь Джоя в восстановлении розария, как полагала Агнес, и послужила главной причиной того, что Эдом, в отличие от Джейкоба, не ушел в себя и гораздо лучше приспособился к реалиям окружающего мира.
Розы, уже стоявшие в вазах у надгробия Джоя, привез Эдом. Он тоже купил их в цветочном магазине, тщательно выбирая каждую, но не смог набраться смелости и поехать на кладбище вместе с Агнес и Барти.
— Моему папе нравится Рождество? — спросил Барти, присев на травку перед надгробием.
— Твоему папе не просто нравилось Рождество, он его обожал. Начинал готовиться к нему в июне. Если бы Санта-Клаус не появился раньше, твой папа точно занял бы его место.
Протирая надгробие чистой тряпочкой, которую они привезли с собой, Барти спросил:
— Он считает так же хорошо, как я?
— Ну, он работал страховым агентом, где без математики никуда. А также был хорошим инвестором. Конечно, с тобой он сравниться не мог, но я уверена, что часть способностей ты унаследовал от него.
— Он читает детективные истории про отца Брауна? Присев на корточки рядом с сыном, наводя глянец на граните, Агнес спросила:
— Барти, сладенький, почему ты?…
Он перестал протирать надгробие и встретился с ней взглядом.
— Что?
И хотя она понимала, что нелепо задавать такой вопрос трехлетнему мальчику, она не могла не спросить своего вундеркинда:
— Сынок… ты понимаешь, что говоришь о своем отце в настоящем времени?
Барти никто не учил правилам грамматики, но он впитывал их в себя, как корни роз Эдома — полезные вещества.
— Конечно.
— Почему?
Мальчик пожал плечами.
На кладбище по случаю праздника скосили траву. Агнес не отрывала взгляда от сине-зеленых глаз сына, и почему-то запах свежескошенной травы с каждой секундой становился все сильнее.