У моего очага-а-а…
И она вспомнила все. Все, что до сего момента было прочно скрыто покрывалом боли.
…Ты засветишься!
…Вдова Немова решила отомстить убийце мужа…
…Исчезни…
…Я тебя найду…
…Если я скажу тебе, что я — Истопник, это многое объяснит?..
Лариса открыла глаза и сначала подумала, что сошла с ума от боли — так близки были к ней ледяные капли созвездий и серебряно-синеватый серп молодой луны. Но потом она правильно оценила перспективу окружающего пространства и поняла, что лежит на кровати под потолком из цельного стекла. И видит настоящую ночь.
— Ты любишь молодую луну? — На кровать тихо присела та, что назвала себя Истопником.
— Да, — ответила Лариса и порадовалась тому, что голос ей повинуется.
— Я это знала. В нас много общего. Но об этом позже. Я принесла тебе выпить. Не бойся, это просто вода.
Лариса приникла к высокому темному бокалу, но удержать его в руках не смогла, и бокал, странно спружинив, упал с кровати и разбился с хрустальным звоном.
— Ты еще слаба. — Голос женщины, которую трудно было разглядеть в свете звезд, был насмешлив и мягок. — Я с тобой переусердствовала. Но зато теперь буду искупать свою вину достойным уходом и лечением. Отдыхай, Лариса.
Женщина поднялась с кровати. Осколки бокала небрежно хрустнули под ее ногами.
— Постой! — Лариса двинулась было, но тело ей не повиновалось. — Зачем я тебе?!
— Неверный вопрос…
— Хорошо. Зачем я тебе живая!
— Отдыхай. Позже поговорим. Когда серебро луны войдет в полную силу.
Лариса слабо кивнула и снова провалилась в сон.
А сон был странен, но все же милосерден. Во сне луна достигла своей спелости серебряного яблока и упала сквозь стеклянный потолок прямо на живот лежащей Ларисы. И Лариса не испугалась и не удивилась. Она, тихо смеясь, гладила нежную, шелковистую лунную сферу, и оказалось, что у луны было прекрасно-задумчивое женское лицо: с глазами цвета синего кварца, с серебряными губами, с прядью волос, напоминавших Млечный Путь… Ах, как это было хорошо и странно! Лунные губы ласкали безвольные Ларисины плечи, струящиеся серебряные волосы, словно два потока, омывали холмы истомленных страстью Ларисиных грудей… Лариса стонала и прижимала к себе лунную негу, не давала ей прерваться, упивалась и страшилась, что упоение кончится вместе со сном… Но сон длился, лишь стал другим. Луна ушла, а на ее месте рядом с Ларисой лежала женщина, называвшая себя Истопником. Но во сне она не источала ужаса, наоборот, манила к себе глазами цвета синего кварца и серебряными губами.
— Тебе хорошо со мной? — серебряно-властно спросила женщина.
— Да, — прошептала Лариса.
— Ты не боишься меня?
— Нет.
Глаза из синего кварца чуть вспыхнули от света пролетевших комет.
— Почему?
— Я жажду тебя, — ответила Лариса и поняла, что плачет. И что все вокруг, и даже женщина, спокойно лежащая рядом, уже не сон.
— Не плачь. — Женщина нежно лизнула-поцеловала мокрые Ларисины щеки. — Луна изменила тебя и меня. И сейчас мы спустимся вниз — в каминный зал, где нам подадут лучшие вина и кушанья, достойные богинь. Ведь мы и есть богини. Хоть и падшие.
Лариса вскочила с кровати и почувствовала, что ее тело по-прежнему повинуется ей во всем. Только было что-то новое в этом теле. И это новое тихо напоминало о боли и незримом пламени. И это новое почему-то заставило Ларису застыдиться наготы.
— Не стесняйся, — словно прочла ее мысли женщина. — Во-первых, сейчас глухая ночь и нет лишних соглядатаев. А во-вторых, вот твоя одежда.
И Ларисе на руки легло платье — ласковое, обволакивающее и податливое, как океанский прибой. Цвет платья был черный с серебром.
— Одежды чисто серебряного цвета могу носить здесь только я, — улыбнулась женщина, — но, полагаю, тебя это не огорчит и не взволнует. Разве мы — обычные ?
“А разве — нет ?”
— Идем ужинать. — Женщина властно взяла Ларису за руку. — В моем жилище всегда подают только ужин.
Небольшая зала, куда женщина привела Ларису, была целиком облицована прохладно мерцающими плитами полированного обсидиана. Но эта мрачноватая роскошь не тревожила, а, как ни странно, успокаивала и обволакивала негой почти домашнего уюта. Возле изящного, отделенного матовым экраном камина уже был накрыт стол на две персоны. И все приборы, как мельком отметила Лариса, были из черненого серебра.
— Угощайся! — улыбнулась женщина и сама налила густо-черного вина в кубки Ларисе и себе. — Это фандагейро сорокапятилетней выдержки. Таким вином можно воскресить и убить. Ты воскреснешь. Пей! За твое воскресение! За твою жизнь!
Таинственное фандагейро на миг лишило Ларису дыхания, а потом словно заключило ее разум в оправу из алмазной крошки.
— Божественно! — искренне выдохнула Лариса. Лунная женщина лишь торжествующе улыбнулась.
В неверных бликах каминного пламени ее лицо было столь разным, сколь разны бывают серебро нательного креста и вороненая сталь засапожного ножа ночного убийцы.
Лариса отставила в сторону бокал. Странно, но после выпитого вина к ней возвращалась ее былая холодная и расчетливая трезвость.
— Я пью с вами, — осторожно сказала она, словно пробуя каждое слово, как иголку, на остроту. — Но я не знаю, кто вы. И не знаю вашего настоящего имени. Ведь французская шансонетка мадемуазель Шоффо — только личина, так?
— Так, — кивнула женщина и принялась поглощать кусочки ананаса, плавающие в глубоком хрустальном судке. — Кстати, ты не стесняйся в выборе закусок. Это я в основном ужинаю фруктами, а тебе настоятельно рекомендую для подкрепления здоровья вон тот паштет из куропатки. И королевское суфле: как надо, его готовят только у меня.
Лариса почла невежливым искушать долготерпеливое гостеприимство своей странной хозяйки и отведала паштета. Впрочем, она сейчас съела бы и пригоршню живых тарантулов, лишь бы знать все ответы на мучающие ее вопросы!..
Честные, разумеется, ответы.
Женщина ее поняла.
— Что ж. — Она пригубила вино. — Ответим на все вопросы. Только поверишь ли ты?
— Верить — дело моей души, — веско сказала Лариса.
— Хорошо сказано, хотя это утверждение можно оспорить… Итак, призови на помощь свою душу, Лариса, потому что сейчас ей придется поверить. А это будет нелегко.
Женщина поднялась из-за стола и вплотную подошла к одной из обсидиановых стен. Опустила голову, безвольно ссутулила плечи и стояла так с минуту, а может, и меньше. А потом Лариса закричала и подавилась собственным криком.
Потому что женщина горела. Ее тело, даже одежда не изменили очертаний — но все они были из яростного бело-серебряного пламени. Стена за спиной женщины раскалилась и пошла багровыми трещинами, пол ощутимо трясся, как при землетрясении, и тоже становился горячим — струйки пара подымались вверх от каменных плит. Но средоточие пламени было в этой женщине. Или, точнее, она сама была пламенем.