— Это выглядит подозрительно, — пробормотал Молдер, захваченный повествованием. Похоже, наклевывалось самое неожиданное и потрясающее дело «Секретных материалов». Все-таки молодчина Скиннер, что послал спецагентов в Россию! А какой колоритный этот древний русский царевич! Как сияет позолота на его бородавках!
— Совершенно с вами согласен, мистер Молдер, — заметило чудище. — Итак, целитель затворился в покоях царицы и не велел никому туда входить в течение недели. Многие слышали, как заунывным и противным голосом изрекает лекарь непонятные словеса, как призывает падших духов…
— Гипноз. Или оккультное воздействие, — быстро определила Скалли.
— По истечении недели царица Митродора вышла из своих покоев к царю. Точнее, ее вывел лекарь, потому что царица была столь слаба, что не могла самостоятельно передвигаться. На расспросы батюшки, каким образом целитель лечил ее, матушка отвечала, что быстро заснула и во сне слышала только заунывное чтение. А когда проснулась, то почему-то поняла, что уже беременна.
— Внушение? — нахмурила бровки Скалли.
— О нет. Вскоре действительно обнаружилось, что царица понесла, и плод рос не по дням, а по часам. По дворцу, а потом и по всему городу Кутежу поползли нехорошие слухи: дескать, это лекарь самолично обрюхатил государыню и теперь рожденное дитя никак нельзя будет признать законным наследником. Эти слухи дошли и до самого царя. Батюшка мой был вспыльчив и ко всяким слухам благорасположен. В гневе он призвал к себе лекаря и повелел ему дать отчет о своем гнусном деянии. На что лекарь только рассмеялся царю в лицо и осыпал его оскорблениями. Тогда царь повелел бросить лекаря в темницу.
— What there is «dungeon»? [13] — уточнил Молдер.
Тут неожиданно для всех подал голос доселе пришибленно молчавший Чарли.
— Мистер Молдер, сэр, возможно, я ошибаюсь, но полагаю, что «темница» — это древнерусское название изолятора временного содержания для особо опасных государственных преступников, — смущаясь, сказал гоминид.
— А-а, — протянул Молдер и глянул на монстра. Тот утвердительно кивнул.
— Итак, лекаря бросили в темницу. А царь с вполне понятным волнением стал ожидать разрешения царицы от бремени. И вот наконец свершилось. Я родился. По свидетельству царских мамок-нянек и прочих кормилиц я был очаровательным младенцем с кудрявыми волосами цвета спелой пшеницы, голубыми глазами и нежной розовой кожей. И пухленькими пальчиками с ноготками перламутрового блеска… Совсем не тот урод, который сидит перед вами теперь!
— Как трогательно, — прошептал Чарли и уронил на свою мохнатую щеку крупную мутноватую слезу.
— Царь стал искать во мне признаки сходства с опальным лекарем. Но их не оказалось! Наоборот, налицо имелись явные признаки, подтверждающие, что мой отец — царь Агапий! Например, родимое пятно в виде орла, распростершего крылья. Или веснушки на пятках, по сто сорок две на каждой. Именно такое число веснушек имелось и у самого царя. Я не буду говорить о том, что у меня, как и у царя, тоже были голубые глаза! Мой венценосный родитель понял, что совершил ужасную ошибку, поверив ничтожным слухам и посадив в темницу невинного человека. Он немедленно лично отправился к заключенному, дабы даровать ему прощение и осыпать милостями, но, увы, было поздно. Свершилось непоправимое!
— Что именно? — затаив дыхание, одновременно спросили Скалли, Молдер и Чарли.
— Несчастный лекарь лежал бездыханным на полу темницы. Тело его ссохлось и почернело, словно смерть наступила много лет назад, одежда превратилась в прах. И тут мой батюшка увидел еще одно неопровержимое доказательство того, что лекарь никак не мог обесчестить мою матушку. Сей загадочный целитель не имел на своем теле ничего, напоминающего главное мужское достоинство.
«О горе мне! — вскричал тогда царь Агапий. — Я в гордыне своей оклеветал невинного человека, и теперь на мое царство придут многочисленные напасти!» — «Отчего ты так думаешь, государь?» — встревожилась царица Митродора.
И тут царь поведал ей о том, что во времена своей молодости, еще не будучи венценосцем, он, охотясь с легкомысленными приятелями на медведя, повстречал в кутежанских глухих лесах девицу необычайной красоты. Разумеется, и он, и его легкомысленные приятели (все родом из боярских семейств) стали приставать к девице с непристойными предложениями. Но она ответила на это так, что у нахальных юнцов кровь застыла в жилах.
«Вас, — сказала девица, испепеляя юнцов своими сверкающе черными глазами, — ждет скорый несмываемый позор и страшная смерть. А тот, кто потом станет царем, однажды пожалеет, что не умер молодым. Ибо ему суждено оклеветать невинного и навлечь проклятие на свое царство, а на свое потомство — великий ужас. Что, круто я вас запугала, лохи боярские? То-то же. Будете впредь знать, как предлагать всякие пакости одиноким порядочным девушкам!»
Правда, девушка после этих слов на глазах у ошеломленной компании перекувырнулась через пень, на котором сидела, и превратилась в черную лису с вороньими крылами и змеиным хвостом. «Ведьма!» — завопили несчастные и бросились было к нечисти, дабы зарубить ее мечами, но не смогли и рук поднять — завязли в неожиданно загустевшем воздухе, словно мухи в варенье. В дурном настроении возвращались молодые витязи с этой охоты, хотя и уговаривали друг друга не верить вздорным пророчествам чертовки. Однако не прошло и года, как половина пророчества сбылась — все клевреты царя Агапия скончались страшной и позорной смертью. Дождями размыло старые Навозные горы, что возвышались за царскими конюшнями, и навоз стал общей могилой для благородных боярских сыновей. Правда, непонятно было, как они оказались в районе зловонных гор — ведь даже золотари и те посещали их лишь в случае крайней необходимости и за большие деньги. Видно, не обошлось здесь без злого колдовства. Царь Агапий объявил государственный траур. С годами забылось сие несчастие, и само пророчество тоже почти стерлось из памяти царя, но теперь, когда умер по царскому самодурству невинный человек, все припомнилось, и стала грызть самодержца лютая тоска. А тоску русский человек, пусть даже и уроженец царства Тридевятого, заливает обильным количеством водки либо самогона…
— What is samogon? It too is your national drink? [14]
— It's our national property, [15] — почему-то совсем не гордо ответил двуглавый царевич Тридевятого царства и продолжил дальше тянуть суровую нить своего печального повествования.
В одночасье ушел царь Агапий в жестокий запой и живым из него уже не вернулся. Затосковала царица Митродора, передала бразды правления державой юному царевичу и отправилась в дальний монастырь — молиться о спасении души своего непутевого супруга. Царевич же (звали его, кстати, Филимон) принялся владычить разумно и толково, ибо сызмальства имел склонность к книжным трудам, из которых черпал наставления о государственном устройстве и политических премудростях. А едва царевичу минуло двадцать лет, порешил он найти себе достойную, мудрую и прекрасную деву, заключить с нею союз брачный и упрочить тем самым свое царственное положение. По Тридевятому царству объявили о начале смотрин царских невест, в Кутеж потянулись девицы: и родовитые, и богатые, и красивые, и умные. Царевич Филимон с каждой имел деликатную и целомудренную беседу об изящных искусствах и философской этике, а потом через доверенную няньку сообщал о своем решении. Так тянулось сватанье до того момента, как появилась в царских палатах некая девица, назвавшаяся Антиномией.