— Я не мог иначе — он же мой брат.

— Ну да, — согласился Джо. — У меня тоже есть брат. Так вот — если бы это он застрял там, наверху, и от меня зависело, спасти его или нет — думаю, что сейчас его прозвище было бы что-то вроде «Великий Шмяк».

Они расспросили нас о всех подробностях; потом мы немного поговорили о том, что теперь Брю с братом под опекой нашей семьи, и как здорово, что родители позволили нам с Брю жить под одной крышей.

— У нас очень строгое правило: дома мы только друзья, — разъяснила я. — Мы ведём себя как парень и девушка только когда выходим из дому.

И воспользовавшись тем, что сейчас мы на нейтральной территории, я погладила Брю по руке. Не пропадать же такой возможности, в самом деле.

— Я бы нарушил это правило в первые же четверть часа! — заявил Джо. Аманда легонько ткнула его локтем, и он расхохотался. Брю тоже было засмеялся, но тут же осёкся.

— Слушайте, — проговорила Аманда, вытаскивая на свет пару конвертов с сердечками в качестве печаток. — Я знаю, это мещанство и дурной вкус, но мои родители устраивают мне день рождения... вы понимаете — «милые шестнадцать», всё такое... и я хочу пригласить вас обоих. — Она протянула приглашение Брю, и тот уставился на него, как на ядовитую змею. — Надеюсь, что вы сможете прийти.

— Конечно, придём, — заверила я, прежде чем Брю успел отказаться. — Спасибо!

Аманда поднялась и ушла довольная, но Джо на минутку задержался.

— Эй, Брюстер, — произнёс он, — я вот что хочу сказать. Я тебя знаю уже вон сколько лет, и все эти годы я был полный козёл. Может, не такой, как Оззи, но всё равно.

— Да ладно тебе, — пробормотал Брю.

Но от Джо так легко не отделаться. По-моему мнению, он был просто очарователен.

— Ну, в общем, это было неправильно. Ты того, прости меня. Я просто хочу, чтобы ты знал: я считаю — ты парень что надо.

— Спасибо, Криппендорф, — отозвался Брю. Он не случайно назвал Джо по фамилии — это как бы скрепило их дружбу.

Джо ушёл, а Брю остался сидеть словно оглушённый. И было отчего. Это ведь не то, что мой круг тщательно отобранных и проверенных друзей, это — признание всего общества. Люди обожают примазываться к героям, а уж если героем оказывается тот, от кого никто подвигов не ожидал, то народ вообще готов носить его на руках. Конечно, через неделю все позабудут о Брю и его поступке, но всё равно — он завязал несколько новых дружеских связей, и некоторые из них останутся надолго. Я от всей души обняла его — так обнимают своих пациентов врачи-хиропрактики, когда хотят поставить позвонки на место.

— Вот видишь! — воскликнула я. — Как всё для тебя изменилось!

Он сунул своё приглашение в карман и не сказал ни слова.

52) Сокровенное

Поздним вечером, после того как все улеглись, я прокралась на первый этаж, в кухню, за чем-нибудь вкусненьким. Проходя мимо бывшей гостевой комнаты, я не смогла побороть любопытство и заглянула в открытую дверь — сознаюсь, надеялась хотя бы мельком узреть Брю в трусах, которые мне пока что удаётся увидеть лишь когда складываю выстиранное бельё.

Не вышло. Брю, полностью одетый, сидел на кровати, прижав колени к груди; на его лбу блестели крупные капли пота.

— Брю?

Он распрямил плечи.

— У Коди был кошмар, — сказал он, хотя, насколько я могла видеть, младший брат крепко и безмятежно спал. Сам же Брю, судя по всему, не сомкнул глаз.

Я присела на краешек его кровати.

— Если что-то не так, и ты хотел бы поговорить об этом...

Несколько секунд он молчал. Потом опустил голову и покачал ею.

— Я просто… Я просто боюсь, что не справлюсь со всем этим, Бронте.

— С чем не справишься? Никто ведь не ждёт от тебя чего-то особенного.

Он воззрился на меня, и его изумительные глаза говорили об обратном. Я отвела взгляд.

— Я думал о дяде Хойте.

Упоминание об этом человеке привело меня в замешательство. Нет, я понимаю, что к мёртвым надо относиться с уважением, но как быть, если они при жизни не заслужили этого самого уважения?

— Дядя Хойт говорил мне, что я должен ненавидеть весь мир — только так я смогу выжить.

— Но это же ужасно!

— А что если он прав?

Он с мольбой заглянул мне в глаза — ему хотелось услышать заверения в том, что его покойный дядя неправ. Мне так хотелось обнять Брю, приласкать... но это стало бы нарушением золотого правила. Пока мы под крышей этого дома — Брю не мой парень. Отвратительное правило. Но если принять во внимание, что я сижу сейчас в его комнате, на его кровати, в сокровенный полуночный час, и меня обуревают некие чувства... сами понимаете, какие... Словом, это гадкое правило просто необходимо.

— Не был твой дядя прав! — воскликнула я. — Ни в чём! Какой смысл жить, если ты ненавидишь весь мир? Оберегай своё сердце, если тебе это необходимо, но не запирай его на замок.

Он улыбнулся.

— «Оберегай своё сердце»... Моя мама часто это повторяла.

Впервые за всё время нашего знакомства он упомянул о своей матери. Я сидела затаив дыхание и ждала большего, но это было всё, чем он решился поделиться.

— Всё образуется, — сказала я. — Всё будет хорошо. Увидимся утром.

Я поднялась и пошла к двери, но ещё не успела перенести ногу через порог, как сзади послышалось:

— Я убил дядю.

Я так и застыла. В сознании вихрем пронеслась целая сотня разных мыслей: от «Наиболее Подходящего Кандидата На Высшую Меру» до немыслимого «а что если все идиотские школьные слухи — правда?» Но в этом потоке мыслей было достаточно рациональных соображений, чтобы я смогла уловить истинный смысл, стоящий за его страшными словами.

— Твой дядя умер от инсульта!

— Да, — согласился Брю. — Но я был там. Я мог бы его спасти. Он просил меня, но... я позволил ему умереть.

Вот это да! Несколько секунд я не могла вымолвить ни слова. Взглянула на его ногу — ту, которую он подволакивал, и никто не мог догадаться, откуда у него эта внезапная, странная хромота. Подвернул лодыжку? Нет, потому что хромота не проходила. Только теперь до меня дошло, чтó случилось на самом деле и почему Брю так угнетает чувство вины. Дядя Хойт и раньше ничего кроме злости у меня не вызывал, а при мысли, что он поставил своего племянника в такое тяжелейшее положение — потребовал, чтобы тот умер за него — я возненавидела этого подонка вдвойне.

— Ты забрал у него много боли. Больше, чем достаточно! — твёрдо сказала я. — И в тот день, и во все предыдущие. Уйти должен был он, не ты!

Брю кивнул, но я видела — это было признание, но не принятие. Не знаю, сможет ли кто-нибудь когда-нибудь сказать что-то такое, что переубедит его. Очень трудно понять, как человек, обладающий столь невероятной способностью менять жизнь окружающих, так отчаянно жаждет избавиться от чувства вины за то, чего не совершил.