Таково твоё предназначение.
Забери это себе!»
* * *
Тебя уже поздно вытаскивать из воды, но ещё я могу поспорить с судьбой,
У меня есть для тебя последний дар, ты не сможешь от него отказаться.
Я рядом с тобой и перестаю бить ногами, и расслабляю руки,
Они опускаются вниз, и я роняю свой алмазный меч,
Ведь единственный способ победить — не бороться,
И эта победа, я знаю, останется за мной.
Бронте начинает оживать, а я ухожу,
Отдаю себя холодным водам,
Опускаюсь ниже, глубже,
Вверх лицом, глаза
Смотрят на неё.
Бронте пересекает тончайшую мембрану между жизнью и смертью,
и выбирается из бассейна где-то там, высоко-высоко.
Она не видит меня, она не знает,
И так будет лучше всего.
Больше нет ни ран,
Ни чужой боли,
И остаются лишь
Благодарность,
И счастье, и
Слепяще-
Яркий
Свет.
Если он умрёт, я никогда не прощу этого ему. Я никогда не прощу этого себе.
Он такой тяжёлый — лежит на дне бассейна, словно обломок гранита. Он такой плотный, что вода не выталкивает его. Мы с Бронте из сил выбиваемся, пытаясь поднять его на поверхность.
Почему я последовал за ним, когда он вышел на поиски Бронте? М-да, мои мотивы благородными не назовёшь. Я превратился в такого жалкого нытика, что не мог вынести противостояния со всеми моими страхами и душевными муками — ведь они наверняка бы набросились на меня, как только эффект присутствия Брю сошёл на нет. Я хотел оставаться в его поле влияния, пусть хотя бы на самом краю, и поэтому следовал в одном квартале за ним. Сегодня вечером я опустился до преследования.
Когда я подошёл к бассейну, Бронте как раз выбиралась из воды. Она была словно в тумане, никак не могла сообразить, что случилось. Я полез через ограду. Знать бы мне, что произошло — шевелился бы быстрей. Мы заметили его не раньше, чем через десять секунд. Десять секунд — это цена жизни или смерти.
Наша первая попытка вытащить его из воды проваливается. Мы оба выныриваем на поверхность, глотаем воздуха и снова устремляемся на дно. Я толкаю его снизу, Бронте перехватывает его поперёк груди и тащит вверх, исступлённо отталкивалась ногами.
Наконец, мы ухитряемся поднять его и каким-то неведомым образом подвести к кромке, затем оба забираемся на бортик бассейна и, схватившись за его безжизненные руки, дёргаем и тянем, пока не втаскиваем тело Брю на кафельный пол.
— Ты вроде знаешь, как оказывать первую помощь?
Бронте кивает и без разговоров начинает реанимацию, лихорадочно делая всё, чему её учили.
— Ты слишком торопишься! — говорю я.
— Мне никогда не приходилось делать это по-настоящему!
Она замедляет темп. Два вдувания, тридцать нажимов на грудь.
— Я позвоню в скорую! — говорю я и вытаскиваю телефон.
Однако на экране лишь мельтешение пятен. Бедняга сплавал со мной ко дну бассейна, и теперь совершенно бесполезен.
Два вдувания, тридцать нажимов, и опять, и снова. Бронте захлёбывается слезами — слезами, которые не забирает себе Брю, и я впадаю в панику. Может, это значит, что он уже...
— Тащи сюда дефибриллятор! — кричит Бронте. — Где-то в кладовке есть, я видела, но не помню, где!..
Я мчусь в кладовку, а Бронте продолжает делать массаж сердца:
— ...девять, десять, одиннадцать, проклятье, Брю, дыши!.. четырнадцать...
Я обшариваю кладовку: раскидываю вещи по полу, сгребаю с полок, опустошаю шкафы, пока, наконец, не нахожу то, что требуется, и сломя голову несусь обратно.
— ...двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь...
Падаю на колени рядом с ними, достаю из коробки дефибриллятор. Что-то на пластинах слишком много инструкций...
— Что надо делать?!
— Нас этому не учили! — кричит Бронте, однако перегибается через меня и нажимает на кнопку «Вкл.».
Пока всё просто. Загорается красный огонёк, слышно гудение — аппарат набирает заряд, я хватаю электроды; огонёк сменяется на зелёный. Прижимаю металлические поверхности электродов к груди Брю. Бронте едва успевает отшатнуться за мгновение до того, как я нажимаю на красные кнопки на электродах. Тело Брю сотрясается, выгибается дугой.
— Ты должен сказать «РАЗРЯД»! — кричит сестра.
— Я забыл!
Жду, когда снова появится зелёный огонёк, означающий, что аппарат снова зарядился, и пытаюсь возродить в памяти все телесериалы на медицинскую тему.
Бронте кладёт два пальца на шею Брю и качает головой — пульса нет.
Брю надо бороться за возвращение к жизни... но он не будет бороться. Не сможет. Он не боец, это не в его природе.
Зато я боец по самой своей сути! Если Брюстер не хочет драться, я буду драться за него.
— РАЗРЯД!
Спина Брю снова резко выгибается. Пульса по-прежнему нет.
— Не получается! — воет Бронте. — Всё напрасно!
Но сегодня у нас нет права на ошибку.
В ожидании, пока аппарат зарядится, я заглядываю в его полуоткрытые, невидящие глаза и внезапно осознаю, что искусственного дыхания и сердечного дефибриллятора недостаточно. Мы должны дать ему нечто большее.
— Нам надо забрать всё обратно! — говорю я сестре.
Я даже сам не совсем понимаю, что имею в виду. Это даже не мысль, это чувство, наскоро облечённое в слова — ведь у нас так мало времени.
— Что забрать? — недоумевает Бронте.
И тут меня озаряет. Вот что нужно Брю. Вот что нужно ВСЕМ НАМ. Это единственная возможность спасти его. Просто и — невозможно. Но ведь и Брю тоже совершил много невозможного, значит...
— Нам надо взять обратно всё, что мы позволили ему украсть у нас! Мы должны украсть это у него!
В её глазах загорается искорка — она поняла.
— Как?!
Дядя Хойт!
— А как делал его дядя! Он всё время злился. Потому что ему этого хотелось! Мы много чего отдали Брю — теперь нам надо захотеть забрать это обратно. Мы должны сделать это опять своим!
Бронте кивает. Огонёк дефибриллятора сменяется на зелёный.
— Последний раз, — говорит сестра.
Прижимаю электродные пластины к груди Брю, но мысли мои — не здесь. Они — обо всех синяках, которые я отдал ему, о сотрясениях, которые я отказался взять себе, о душевных муках и печалях, которые я с такой лёгкостью перевалил на другого человека. Я иду наперекор инстинкту самосохранения и борюсь за то, что утратил, за то, от чего раньше отказался. Мои раны — это мои раны, и я хочу сам нести их.