По пути мы взметали угольную пыль, мелкую, как тальк. Вдоль стен валялись куски угля разной формы и размера — от мелких до больших. Уголь образовывал крошечные островки небольших архипелагов в лужах воды, покрытой шлаком. На поверхности стен очищенные края почти полностью разработанных угольных пластов блестели, точно черные бриллианты, когда на них падал морозно-белый свет фонаря.
Некоторые из подземных коридоров были шириной с хорошее шоссе, другие — уже, чем коридоры в доме. Это было потому, что туннели, где действительно шла разработка угля, и туннели, проложенные для разведки пластов, соприкасались. Потолки то поднимались на два, а то и на три наших роста, то опускались так низко, что нам приходилось нагибаться, чтобы продвигаться вперед. В некоторых местах стены были вырублены так тщательно, что производили впечатление отлитых из бетона, а в других были покрыты глубокими зарубками с острыми вершинами. Несколько раз мы натыкались на полусформировавшиеся воронки — в тех местах, где стена, а иногда и часть потолка просели, суживая туннель наполовину, так что иногда нам приходилось ползком пробираться по свободному пространству.
Когда мы только вступили в шахты, меня охватило легкое чувство клаустрофобии, и чем дальше мы заходили в этот лабиринт, тем сильней охватывал меня страх. Однако я успешно сопротивлялся ему, думая о мире птиц, взлетающих в вышину, и ветра, качающего деревья, о мире высоко над нами и постоянно напоминая себе, что со мной Райа, потому что у меня всегда появлялись силы от одного ее присутствия.
Странные вещи видели мы в молчаливом чреве земли еще до того, как приблизились к территории гоблинов — пункту нашего назначения. Трижды мы наталкивались на груды сломанного и заброшенного оборудования — беспорядочные, но странным образом искусно сложенные металлические инструменты и прочие изделия, предназначенные для специальных шахтерских работ, — все это было для нас таким же загадочным, как оборудование лаборатории алхимика. Их, точно сваркой, скрепило ржавчиной и коррозией. Эти предметы вздымались угловатыми конструкциями, хаотичными только на первый взгляд. Гора была как бы художником, творящим из того, что отбросили прочь захватчики, — она творила скульптуры из их мусора в насмешку над их эфемерной природой и словно желая воздвигнуть монумент своей стойкости. Одна из этих скульптур напоминала крупных размеров фигуру, едва похожую на человеческую, с обличьем демона — создание, украшенное отростками, острыми зазубринами и шипами. Глупо, но у меня возникло беспокойное чувство, что оно сейчас зашевелится с лязгом и клацаньем металлических костей, откроет закрытый пока глаз, созданный из треснувшего стекла допотопной масляной лампы, какими пользовались шахтеры в прошлом столетии, и откроет железный рот, в котором покажутся гнилые зубы искореженных болтов. Мы видели плесень и грибок во всем богатстве их оттенков — желтый, желчно-зеленый, ядовито-красный, бурый, черный, — но большей частью грязные оттенки белого. Некоторые из них были совершенно высохшими и взрывались, если до них дотрагивались, распространяя облака пыли — возможно, спор. Другие были мокрыми. Самые противные виды отталкивающе поблескивали и казались чем-то, что хирург, изучающий иной мир, мог бы извлечь из тела чуждой нам формы жизни. Кое-где стены были покрыты кристаллизовавшимися наростами неизвестного вещества, выделяемого скалами. Один раз мы увидели свои собственные искаженные образы, движущиеся по миллионам этих темных, отполированных граней.
В глубокой бездне, на полпути в царство Аида, в могильной тиши, мы обнаружили отсвечивающий белый скелет, который, возможно, принадлежал крупной собаке. Череп лежат в луже черной воды глубиной с полдюйма, челюсти были раскрыты. Мы стояли над ним, и лужа под нашими ногами отражала свет фонариков так, что жуткий свет лился из пустых глазниц. Как могла собака добраться до таких глубин, что она искала, что подтолкнуло ее на столь странное преследование и каким образом она умерла — все это были загадки, которые уже никогда не разрешить. Но само присутствие этого скелета здесь было настолько неуместно, что мы не могли отделаться от мысли, что это — предзнаменование, хоть и не желали вдумываться в его значение.
В полдень, почти через шесть часов с того момента, как мы вошли в первый туннель вместе с Хортоном Блуэттом, мы остановились съесть на пару один из бутербродов, что он оставил нам, и отпить немного сока из бутылки. Мы не разговаривали во время нашего скудного обеда, потому что находились уже достаточно близко к действующим шахтам угольной компании «Молния» и наши голоса могли быть услышаны работающими там гоблинами, хотя мы не слышали их присутствия.
После обеда мы прошли еще довольно значительное расстояние, прежде чем в час двадцать дня повернули за угол и увидели впереди свет. Горчично-желтый свет. Какой-то пасмурный. Зловещий. Как свет, который мы видели в нашем общем кошмаре.
Мы крались вдоль узкого, сырого, осыпающегося, темного туннеля, который пересекался с освещенной шахтой. Хотя мы и двигались с предельной осторожностью, каждый шаг казался ударом грома, а каждый выдох словно вырывался из гигантских кузнечных мехов.
На пересечении туннелей я остановился, прижавшись спиной к стене.
Прислушался.
Подождал.
Если Минотавр и обитал в этом лабиринте, он, очевидно, носил ботинки на резиновой подошве, когда бродил по переходам, — тишина здесь была такой же глубокой, каким глубоким был туннель. Свет позволял предположить, что мы, возможно, здесь одни, как и последние семь часов.
Я наклонился вперед. Заглянул в освещенный туннель, сначала налево, затем направо. Гоблинов не было видно.
Мы сделали шаг из укрытия в пятно желтоватого света, который придал нашим лицам желтушно-восковой оттенок.
В правую сторону туннель тянулся всего на двадцать футов, резко сужаясь и обрываясь черной каменной стеной. Ширина левой части туннеля двадцать с лишним футов, а длина с полторы сотни футов, по мере удаления он расширялся примерно до шестидесяти футов. В своем самом широком месте он пересекался с другой горизонтальной шахтой. С кабеля, прикрепленного по центру потолка, свисали электрические лампы, расположенные примерно в тридцати футах одна от другой. Конической формы абажуры над лампочками средней мощности направляли свет точно вниз четко очерченными конусами. Таким образом, между каждыми двумя озерами света было по десять-двадцать футов глубокой темноты.
Точно как во сне.
Существенным различием между реальностью и кошмаром было лишь то, что лампы не мерцали, а нас пока не преследовали.
На этом месте карта Хортона Блуэтта заканчивалась. Мы были полностью предоставлены самим себе.
Я поглядел на Райю. Внезапно я пожалел, что взял ее с собой в это подземелье. Но пути назад не было.
Я жестом указал на дальний конец туннеля.
Она кивнула.
Мы вытащили пистолеты с глушителями из глубоких карманов своих теплых брюк. Спустили предохранители. Дослали патроны в патронники, и приглушенное клацанье хорошо смазанного металла шепотом отозвалось вдоль каменных стен, покрытых прожилками угля.