— Взаимно.
То, как подробно он разбирал мои поступки и их мотивы, вогнало меня в краску пуще прежнего, но он словно не замечал этого.
— Ну, — сказал он, — мне пора. В одиннадцать балаган открывается, надо подготовить «десять в одном» к открытию. К тому же, когда тут простаки, я не выхожу из палатки с непокрытым лицом. Было бы несправедливо, если бы кто-то, кто не желает глазеть на эту рожу, вдруг ее увидел. И потом, я не собираюсь давать этим ублюдкам бесплатное представление.
— Ладно, увидимся, — ответил я, и мой взгляд скользнул обратно к третьему глазу, который вдруг моргнул, как бы подмигивая мне.
Он отошел на пару шагов, ботинки пятидесятого размера выбили из сожженной августовским солнцем земли несколько облачков белой пыли. Затем он обернулся ко мне и после минутного колебания спросил:
— Что тебе нужно от ярмарки, Слим Маккензи?
— То есть... в каком смысле... от этой конкретной ярмарки?
— От жизни вообще.
— Ну... место, где спать.
Вздулись желваки, задвигались челюсти.
— Это у тебя будет.
— Поесть как следует три раза в день.
— И это будет.
— Денег на карманные расходы.
— Этого будет с избытком. Ты молодой, толковый, шустрый. У тебя дела пойдут хорошо. Что еще?
— В смысле... что мне еще нужно?
— Да. Что еще?
Я вздохнул.
— Анонимности.
— А-а. — Он скорчил не то гримасу, не то заговорщицкую улыбку — не так просто было понять, что выражает это искаженное лицо. Рот был чуть приоткрыт, зубы — точно ржавые, потрепанные временем и погодой колья старой изгороди. Он созерцал меня и обдумывал мои слова, собираясь не то расспрашивать дальше, не то дать мне совет. Но он был слишком хорошим балаганщиком, чтобы быть любопытным, поэтому он просто повторил свое «А-а».
— Убежища, — продолжал я, почти надеясь, что он окажется любопытным. Я вдруг задрожал от безумного желания довериться ему, рассказать ему про гоблинов, про дядю Дентона. Вот уже несколько месяцев с того дня, как я убил первого гоблина, чтобы выжить, я требовал от себя неослабевающей устремленности и твердости духа. За все это время я не встретил в своих скитаниях никого, кто, как мне казалось, прошел бы закалку в таком же сильном пламени, как я сам. И сейчас я чувствовал, что Джоэль Так — человек, чье страдание, муки и одиночество были куда острее, чем мои, и длились куда дольше, чем мои. Этот человек мирился с тем, с чем, казалось, невозможно смириться, и делал это с необычайным мужеством и даже изяществом. Наконец я встретил кого-то, кто в состоянии понять, каково это — постоянно жить как в кошмарном сне, не зная ни минуты отдыха. Несмотря на чудовищное лицо, в его облике было что-то отеческое, и мне страстно захотелось прижаться к нему, дать наконец пролиться слезам, после того как я их так долго сдерживал, и рассказать ему о дьявольских созданиях, бродящих по земле, которых никто не видит. Но моим самым ценным даром был самоконтроль, а подозрительность уже не раз оказывалась наиболее полезным для выживания качеством, и я не мог так просто отбросить и то, и другое. Поэтому я повторил:
— Убежища.
— Убежища, — откликнулся он. — Надеюсь, ты найдешь и это. В самом деле надеюсь, что найдешь, потому что... я думаю, оно тебе очень нужно, Слим Маккензи. Страшно нужно.
Эта реплика была настолько не в тон всей нашей короткой беседы, что я вздрогнул.
На миг наши взгляды встретились.
На этот раз я смотрел не на слепое оранжевое око во лбу, а на два других глаза. Мне показалось, что в них я прочел сочувствие.
Психическим восприятием я ощутил в нем отзывчивость, теплоту. Но я ощутил также и скрытность, не проявлявшуюся внешне, в его поведении. Это беспокоило меня — я понимал, что он представляет из себя нечто более сложное, чем кажется, что он каким-то непонятным образом может быть даже опасен.
Волна страха прокатилась по моему телу, но я не знал, чего мне бояться — его или того, что с ним может случиться.
Это мгновенное ощущение разбилось резко, как хрупкая стеклянная нить.
— Увидимся, — сказал он.
— Угу, — поспешно ответил я. Во рту пересохло, и так перехватило горло, что больше я не мог ничего сказать.
Он повернулся и пошел прочь.
Я следил за ним, пока он не скрылся из виду — точно так же, как механик, Рыжий Мортон, следил за мной, пока я шел от карусели.
У меня опять мелькнула мысль о том, чтобы покинуть ярмарку и найти место, где предзнаменования не будут так тревожить меня. Но у меня осталось всего несколько пенсов, я устал от одиноких странствий, мне нужно было осесть где-нибудь. К тому же я был достаточно хорошим пророком, чтобы знать — от Судьбы не уйдешь, как бы отчаянно ты ни старался.
Кроме всего прочего, ярмарка братьев Сомбра, судя по всему, была вполне подходящим и приветливым местом, чтобы здесь мог обосноваться урод. Джоэль Так и я. Уроды.
Правление ярмарки располагалось в трех ярко раскрашенных трейлерах, каждый из которых переливался всеми цветами радуги. Они стояли как бы квадратом — не хватало четвертой стороны. Вся конструкция была обнесена переносной металлической оградой. Офис мистера Тимоти Джордана Студня находился в длинном трейлере, стоящем слева, там же обитали бухгалтер и женщина, выдававшая по утрам рулоны билетов.
Мне пришлось полчаса подождать в скромной комнатке с полом, покрытым линолеумом, в которой лысый бухгалтер, мистер Дули, сосредоточенно копался в кипах документов. Не прерывая работы, он то и дело брал что-нибудь с тарелки, полной редиски, стручков острого перца и черных оливок, и откусывал кусочек.
Пряный аромат его дыхания наполнял комнату, но никто из входивших, похоже, не обращал на это внимания или вовсе этого не замечал.
Я был почти готов к тому, что кто-нибудь вбежит и скажет, что пропал кто-то из балаганщиков или даже что его нашли мертвым неподалеку от павильона электромобилей. И тогда их взгляды обратятся на меня, потому что я был посторонним, пришлым, самым подходящим подозреваемым, и тогда они прочтут вину на моем лице, и... Но никто не поднимал тревогу.
Наконец мне сказали, что мистер Джордан готов принять меня. Войдя в его офис в задней части трейлера, я с первого взгляда понял, почему он заработал такое прозвище. Он не дотягивал добрых двух-трех дюймов до шести футов роста, дюймов на шесть-семь ниже Джоэля Така, но весил никак не меньше, чем Джоэль, — минимум двести семьдесят фунтов. Лицо его напоминало пудинг, у него был круглый нос, похожий на бледную сливу, и подбородок, бесформенный, как запеченное в тесте яблоко.
Когда я шагнул к нему на порог, на его рабочем столе описывала круги игрушечная машинка — миниатюрная копия автомобиля с откидным верхом. В машине сидели четыре жестяных клоуна, которые во время движения по очереди подскакивали и садились на место.