Посреди ужина, когда разговор наконец перешел на другие темы, когда Таки, казалось, неохотно смирились с неизбежностью нашего крестового похода, Джоэль вдруг отложил в сторону нож и вилку, звякнув ими по тарелке, помотал седеющей головой и снова начал дискуссию:
— Это, черт возьми, акт самоубийства и ничто иное! Если вы отправитесь в Йонтсдаун, чтобы стереть с лица земли гнездо гоблинов, вы просто совершите двойное самоубийство. — Он задвигал мощной челюстью, похожей на черпак экскаватора, так, словно несколько сот очень важных слов застряли в этом несовершенном костяном механизме, но когда он заговорил опять, то всего лишь повторил: — Самоубийство.
— А сейчас, когда вы обрели друг друга, — добавила Лора, протянув руку и ласково коснувшись руки Райи, сидящей напротив нее, — у вас есть причины жить.
— Мы вовсе не собираемся войти в город и возвестить о себе, — заверила Райа. — Это же не охота в коррале. Мы собираемся действовать осторожно. Сперва надо будет узнать о них как можно больше, узнать, почему их так много в одном месте.
— Мы собираемся весьма хорошо вооружиться, — сказал я.
— Не забывайте, у нас есть одно огромное преимущество, — напомнила Райа. — Мы можем видеть их, но они не знают, что мы их видим. Мы будем призраками-головорезами.
— Но они знают тебя, — напомнил ей Джоэль.
— Нет, — ответила она, помотав головой. Ее волнистые черные волосы переливались под голубым полуночным светом. — Они знают прежнюю меня, блондинку с несколько иными чертами лица. Они считают, что та женщина мертва. В каком-то смысле... так оно и есть.
Джоэль расстроенно уставился на нас. Третий глаз в его гранитном лбу был загадочно мутно-оранжевым пятном. Казалось, он полон тайных видений апокалиптического характера. Он прикрыл два остальных глаза и глубоко вздохнул, выражая этим вздохом смирение и печаль.
— Почему? Почему, черт возьми? Почему вам так необходимо это безумие?
— Мои годы в детдоме, когда я жила у них под пятой, — ответила Райа. — Я хочу отомстить за них.
— И за моего брата Керри, — сказал я.
— За Студня Джордана, — добавила Райа.
Джоэль не открыл глаза. Он сложил руки на столе, словно для молитвы.
— И за моего отца, — сказал я. — Один из них убил моего отца. И бабушку. И тетю Полу.
— За тех детей, что погибли при пожаре в йонтсдаунской школе, — тихо добавила Райа.
— И за тех, кто погибнет, если мы не будем действовать, — сказал я.
— Чтобы искупить мои грехи, — сказала Райа. — За все годы, что я была на их стороне.
— Потому что, если мы не сделаем этого, — добавил я, — мы будем не лучше, чем те люди, что стояли у окон и глядели, как Китти Дженовезе режут на куски.
Мы все сидели и с минуту думали над этим.
Ночной воздух струился в окна, прикрытые ширмами, с легким шипением, словно кто-то выдыхал его сквозь сжатые зубы.
Снаружи в ночи пронесся сильный порыв ветра, как будто некое создание огромного размера прошло в темноте.
Наконец Джоэль сказал:
— Но, господи, вас только двое против такого множества...
— Это лучше, что нас только двое, — сказал я. — Двоих осторожных чужаков не заметят. Мы сможем соваться повсюду, не привлекая к себе внимания, и тем самым скорее сумеем выяснить, почему так много их собралось в одном месте. А потом... если мы решим, что необходимо уничтожить несколько гоблинов, мы сможем сделать это втихую.
В глубоко запавших глазницах под массивным неровным лбом открылись карие глаза Джоэля. Они были бесконечно выразительными, полными понимания, беспокойства, сожаления и, возможно, жалости.
Лора Так потянулась через стол, взяла руку Райи в свою, другой рукой дотронулась до моей и сказала:
— Если вы отправитесь туда и обнаружите, что попали в беду, из которой не сумеете выбраться в одиночку, мы придем.
— Да, — сказал Джоэль с ноткой отвращения к себе самому (я ощутил, что тут он был не вполне искренен), — боюсь, что мы достаточно тупы и достаточно сентиментальны, чтобы прийти.
— И приведем других балаганщиков, — добавила Лора.
Джоэль покачал головой.
— Ну, тут я не уверен. Балаганщики такие люди, которые не слишком хорошо функционируют во внешнем мире, но это, разумеется, не значит, что у них бетон между ушей. Им не понравится соотношение.
— Это все не важно, — заверила их Райа. — Мы не собираемся прыгать выше головы.
Я добавил:
— Мы намерены быть осторожными, как пара мышей в доме, где сотня котов.
— С нами все будет в порядке, — сказала Райа.
— Не беспокойтесь за нас, — сказал я им.
Думаю, я искренне имел в виду именно то, что сказал. Полагаю, я и в самом деле был настолько уверен в себе. Мою необоснованную уверенность нельзя было списать за счет опьянения, потому что я был совершенно трезв.
* * *
В ранний утренний час во вторник меня разбудила буря, грохочущая далеко в заливе. Некоторое время я лежал, еще полусонный, прислушиваясь к ритмичному дыханию Райи и к ворчанию небес.
Постепенно туманные потоки сна рассеялись, сознание прояснилось, и я вспомнил, что буквально перед пробуждением мне приснился скверный сон и что буря играла в этом сне главную роль. Поскольку прежние сны оказались пророческими, я попытался вспомнить сегодняшний сон, но он ускользал от меня. Смутные образы сна легкими струйками дыма возникали в памяти, петляя и ускользая от меня, точно настоящий дым — извивались и тянулись вверх тем быстрее, чем сильнее я стремился оформить их в четкие, что-то значащие картинки. Хотя я довольно долго напрягал свою память, я смог припомнить лишь странное тесное пространство, длинный, узкий, таинственный коридор, а может, туннель, в котором чернильная темнота словно сочилась из стен, и единственные пятна света — неверного, горчично-желтого — были далеко друг от друга, разделенные угрожающими тенями. Я не смог вспомнить, где находилось то место, что за кошмарные события там происходили. Но даже эти неясные, обрывочные воспоминания вызвали у меня озноб и заставили сердце громко стучать от страха.
Буря над заливом приближалась.
Вскоре упали первые тяжелые капли дождя.
Ночной кошмар отступил еще дальше, где мне было не поймать его, и мало-помалу вместе с ним улегся и страх.
Ритмичное постукивание дождя по крыше трейлера вскоре убаюкало меня.
Рядом со мной что-то сонно пробормотала Райа.
Флоридской ночью, всего за два с половиной дня до поездки в Йонтсдаун, лежа в летнем тепле, но предчувствуя северную стужу, которой не мог избежать, я снова искал сна и нашел его, как грудной младенец находит материнскую грудь, только вместо молока я вновь испил черный эликсир сна. А утром, проснувшись, дрожа и задыхаясь, я, как и прежде, не смог припомнить, что же было в том странном кошмаре, расстроившем, но пока не встревожившем меня.