- Значит, ты мне просто лапшу на уши вешал? - удивилась Конни, показывая на тарелку.
- Не ты первая.
Усмехнувшись, она заявила:
- Если бы я знала все ходы и выходы, через суд заставила бы тебя сменить имя на Чарли Маус. И посмотреть, что из этого получится.
- Приятно видеть, как ты улыбаешься.
К столу подошла красивая молодая официантка с черными как смоль волосами и миндалевидным разрезом глаз и спросила, не желает ли Конни заказать обед.
- Бутылочку "Цингтяо", если можно. - Затем, обращаясь к Микки, Конни сказала: - По правде говоря, мне совсем не до смеха. Из-за твоего звонка у меня весь день пошел сикось-накось.
- Сикось-накось? Из-за меня?
- А из-за кого же еще?
- Может быть, из-за того джентльмена с браунингом и гранатами в карманах?
- Значит, и ты уже слышал это.
- Все уже наслышаны. Даже в южной Калифорнии новость подобного рода идет в эфир перед обзором спортивных новостей.
- Когда просто нет ничего другого, - буркнула Конни.
Он доел свой суп.
Официантка принесла пиво.
Чтобы не было пены, Конни медленно налила "Цингтяо" по стенке невысокой кружки, отпила глоток и вздохнула.
- Ради Бога, прости меня, - с чувством сказал Микки. - Знаю как тебе хочется, чтобы у тебя были родственники.
- Но у меня были родственники, - возмутилась она. - Просто все они поумирали.
В возрасте от трех до восемнадцати лет Конни воспитывалась в разного рода государственных благотворительных учреждениях и приютах, один хуже другого, в которых, чтобы выжить, требовались сноровка, жесткость и умение постоять за себя. Грубоватая девочка не нравилась людям, хотевшим удочерить ее, таким образом, этот исход из приюта был для нее зкрыт. Некоторые черты характера, которые она считала сильными сторонами своей личности, другим казались никчемной позой. С самых юных лет она была независимой в суждениях, но не по годам серьезной, то есть фактически неспособной быть ребенком. Чтобы выглядеть ребенком, ей бы пришлось играть роль ребенка, так как в ее хрупком тельце уже давно поселился взрослый человек.
Семь месяцев тому назад она даже не задумывалась, кем были ее родители. И, честно говоря, не видела в этом никакой необходимости. Не помня их совершенно, она знала только, что по каким-то причинам те бросили ее совсем маленьким ребенком.
Но однажды, в одно прекрасное солнечное воскресенье, взлетев с аэродрома в Перри, она прыгнула с парашютом, и у нее заклинило вытяжной трос. Стремительно падая с высоты четырех тысяч футов на поросшую выжженным солнцем кустарником горячую, как преисподняя, землю, она, хоть и была жива, чувствовала, что наступил конец. Но в самый последний момент парашют раскрылся, и она не погибла. И, хотя приземление было довольно жестким, ей повезло: она отделалась сильным растяжением связок, глубоким порезом на левой руке, шишками, парой синяков и небольшими царапинами - но с этого момента почувствовала острую нужду понять, кто она и как очутилась на этом свете.
Всякий человек, покидая эту жизнь, не ведает, что ждет его впереди, и потому для него важно знать хотя бы что-нибудь о том, как он здесь оказался.
Она могла бы и сама навести необходимые справки по официальным каналам, а в нерабочее время, используя свои полицейские контакты и данные, заложенные в компьютерах, выяснить свое прошлое, но она предпочла, чтобы этим занялся Микки Чан. Не желая просить об этом своих коллег по работе, чтобы не вызвать с их стороны нездоровое любопытство, если… если вдруг обнаружится нечто такое о чем бы ей не хотелось, чтобы все знали.
И предчувствие ее не обмануло: то, что Микки после шестимесячных поисков удалось выудить из официальных источников, оказалось весьма неприглядным.
Вручая ей отчет в своем роскошно обставленном, с развешанными по стенам картинами французских художников девятнадцатого века рабочем кабинете на Фэшн Айленд Микки мягко сказал:
- Я побуду в соседней комнате: надо надиктовать пару писем. Когда прочтешь, дай мне знать.
Его сугубо азиатская сдержанность, прозрачный намек на то, что ей необходимо уединение, подготовили ее к самому худшему.
Из отчета Микки Конни выяснила, что ребенком была судом изъята из-под опеки жестоко измывавшихся над ней родителеи. В наказание за неведомые прегрешения - видимо, потому, что вообще появилась на свет, - они, избив девочку, наголо обрили ей голову, завязали глаза, связали по рукам и ногам и в таком состоянии восемнадцать часав продержали в чулане, вдобавок ко всему сломав ей три пальца.
Когда суд вынес свое решение, она даже не умела еще говорить, так как родители не поощряли ее в этом, заставляя все время молчать. Но она быстро освоила навыки речи, находя особую прелесть в говорении, словно бросала обществу вызов в отместку за долгое молчание…
Однако ей так и не удалось лично обвинить своих отца и мать в содеянном. Укрываясь от судебного преследования, те в спешке покинули пределы щтата и на границе Калифорнии и Аризоны погибли в автокатастрофе, вылетев на встречную полосу движения и лоб в лоб врезавшись в идущую навстречу машину.
Конни прочла этот первый отчет Микки с мрачным любопытством, менее потрясенная его содержанием, чем любой другой на ее месте, так как, уже длительное время служа в полиции, не первый раз сталкивaлась с подобными и даже более потрясающими фактами. Она была уверена, что родители ненавидели ее не за ее физические недостатки и не за то, что она была не такой ласковой, как другие дети. Просто так устроен мир. И случившееся с ней не быno исключением. По крайней мере, теперь ей стало понятно, отчего даже в самом юном возрасте она была чересчур серьезной, не по годам замкнутой, независимой в суждениях, слишком уж жесткой, чтобы импонировать приемным родителям, лелеявшим мечту обзавестись прелестной и ласковой крохотулечкой.
Сухой язык отчета не передавал и малую толику тех реально чинимых родителями обид и оскорблений, кoтopыe ей пришлось вынеcти. Но уже тот факт, что суды редко принимают столь крутые меры по отношению к родителям, жестоко обращающимся со своими детьми, говорил сам за себя. С другой стороны, дойдя в своем отчаянии до какой-то невидимои грани, она напрочь вычеркнула из своей памяти все, что было связано с родителями и ее маленькой сестрой.
Большинство детей, переживших подобное, станавятся неврастениками, терзаются тяжкими воспоминаниями и чувством собственной неполноценности или же просто сходят сума. Ей повезло, что у нее оказался более стойкий характер. И не возникло никаких сомнений относительно своей ценности и самобытности как человека. И хотя ей было бы гораздо приятнее слыть доброй и мягкой девочкой, более открытой и менее циничной, смешливой и ласковой, у нее не было причин считать себя в чем-либо обделенной, и она нравилась себе такой какой была.
В отчете Микки содержались не только мрачные факты. Из него Конни узнала, что у нее есть сестра, о существовании которой и не подозревала. Колин. Констанс Мэри и Колин Мари Галливер, первая, появившаяся на свет на три минуты раньше вторай. Близнецы. Обе были жертвами жестокого обращения со стороны своих родителей, обе судом изъяты из-под их опеки и определены в разные сиротские приюты, обе жили теперь каждая своей жизнью.