Лейтенант Уитмен пораженно смотрел на нее.
— Не знаю, — продолжала Дженни, — это ли на него подействовало, или просто то, что у меня был револьвер. Но он смешался, а потом разыграл великолепную сцену для своих дружков. Он им сказал, что я — знакомая его близкого друга. Сказал, что видел меня всего раз, несколько лет назад, и поэтому не сразу узнал. «Хромированным дьяволам» было велено оказывать мне всяческое почтение. Никто из них и никогда не должен ко мне приставать. После этого он уселся на свой «харлей» и укатил, а остальные двинулись за ним.
— И после всего этого вы поехали в Маунт-Ларсон?
— А что же мне было делать? Пациент-то ждал.
— Невероятно.
— Но могу вам признаться: всю дорогу до Маунт-Ларсона меня трясло и прошибал холодный пот.
— И с тех пор ни один мотоциклист больше к вам не приставал?
— Наоборот, теперь, когда они меня обгоняют на местных дорогах, то всегда улыбаются и машут рукой.
Уитмен расхохотался.
— Вот вам ответ на ваш вопрос, — сказала Дженни. — Я умею пользоваться револьвером, по надеюсь, что мне никогда не придется ни в кого стрелять.
Она посмотрела на «магнум», который так и держала в руке, нахмурилась, открыла коробку с патронами и принялась заряжать револьвер.
Лейтенант взял несколько патронов из другой коробки и зарядил карабин.
Они помолчали некоторое время, потом лейтенант спросил:
— А вы бы и вправду сделали то, о чем говорили Джину Терру?
— Что? Выстрелила бы?
— Нет. Я хочу сказать, если бы он действительно сделал вам что-нибудь плохое, может быть, изнасиловал бы, а потом попал к вам в качестве пациента... вы бы и вправду?...
Дженни полностью зарядила «магнум», повернула на место цилиндр и положила револьвер.
— Ну, искушение так поступить у меня бы возникло. Но с другой стороны, я очень уважаю клятву Гиппократа. Поэтому... что ж... наверное, в глубине души я тряпка, но — я бы сделала для Джитера все, что необходимо, самым лучшим образом.
— Так я и знал, что вы это скажете.
— Я только на словах твердая и решительная, а внутри я кисель.
— Ну прямо, — возразил Уитмен. — Далеко не у каждого хватило бы духу так противостоять ему, как это сделали вы. Но если бы он причинил вам вред, а вы потом, чтобы поквитаться с ним, нарушили бы клятву врача... это уже было бы другое дело.
Дженни подняла взгляд от револьвера тридцать восьмого калибра, который взяла со стола из общей кучи оружия, и внимательно посмотрела на чернокожего полицейского. Его глаза глядели ясно, открыто, дружелюбно.
— Доктор Пэйдж, у вас, как мы говорим, «правильное нутро». Если хотите, зовите меня Тал. Меня почти все так зовут. Это сокращенное от Талберт.
— Хорошо, Тал. А ты зови меня Дженни.
— Ну, не знаю, хорошо ли это.
— Вот как? А в чем дело?
— Вы все-таки доктор, и все такое. Моя тетушка Бекки — она меня вырастила и воспитала — очень уважала всех докторов. И мне как-то странно называть доктора просто... по имени.
— Знаешь, врачи тоже люди. А с учетом переделки, в которую мы все тут попали...
— Все равно, — отрицательно покачал головой Уитмен.
— Ну, если для тебя это так важно, зови меня так, как зовет большинство пациентов.
— Это как?
— Просто док.
— Док? — Он задумался, и по лицу его стала медленно расплываться улыбка. — Док. Как-то при этом слове вспоминаются те седые сварливые простаки, которых давным-давно, еще в тридцатые и сороковые годы играл в кино Барри Фитцджеральд.
— Уж извини, но я пока не седая.
— Ну, положим, вы и не старая простушка.
Дженни негромко рассмеялась.
— А мне нравится это слово. В нем есть какая-то дружеская ирония, — сказал Уитмен. — Док. Да, пожалуй, оно подходит. Когда я представляю себе, как вы ткнули револьвер в пузо этому Джину Терру — что ж, в тот момент вас можно было назвать «цок».
Они зарядили пару винтовок.
— Тал, зачем нужно столько оружия в полицейском участке такого маленького городка, как Сноуфилд?
— Если полиция округа хочет получать в свой бюджет еще такие же суммы, как те, которыми она располагает, от властей штата и от федерального правительства, то приходится выполнять их требования, какими бы странными они ни были. А одно из этих требований — перечень минимального запаса оружия, которое должно быть в наличии на таком вот полицейском участке. А сейчас... может быть, и хорошо, что у нас тут есть такой арсенал.
— Но пока что мы даже не вздели, в кого могло бы понадобиться стрелять.
— Подозреваю, что увидим, — сказал Тал. — И знаете, что еще я вам скажу?
— Что?
Его широкое темное красивое лицо способно было, оказывается, принимать торжественно-спокойное и строгое выражение.
— Думаю, вам незачем переживать насчет того, сможете ли вы выстрелить в человека. Мне почему-то кажется, что нам тут придется иметь дело не с людьми.
Брайс набрал личный, не указанный в телефонных книгах, номер резиденции губернатора штата в Сакраменто [7] . Вначале к телефону подошла горничная, долго повторявшая ему, что губернатор не может взять сейчас трубку, даже для разговора со старым другом и даже если этот разговор касается вопросов жизни и смерти. Она настойчиво предлагала Брайсу передать ей то, что он хотел бы сообщить губернатору. Потом трубку взял управляющий домом — то есть начальник всей работающей в доме прислуги, — посоветовавший Брайсу то же самое, что и горничная. Затем Брайс долго дожидался у телефона, пока наконец трубку с другой стороны не взял Гэри По, помощник и главный политический советник губернатора Джека Ретлока.
— Брайс, — заговорил Гэри, — Джек сейчас никак не может подойти к телефону. Он сидит на очень важном обеде. Мы принимаем японского министра торговли и их генерального консула в Сан-Франциско.
— Гэри...
— Мы прилагаем прорву усилий к тому, чтобы заполучить сюда, в Калифорнию, новый совместный японо-американский завод по производству всякой электроники, и мы очень боимся, как бы этот проект не перехватили у нас Техас, Аризона или даже Нью-Йорк. Господи Боже мой, Нью-Йорк, ты себе можешь это представить!
— Гэри...
— Я не понимаю, почему японцы вообще даже рассматривают вариант с Нью-Йорком? Они что, не знают, какие там проблемы с рабочей силой и какой там уровень местных налогов?! Иногда я просто думаю, что...
— Гэри, заткнись!
— Что?!
Брайс никогда ни на кого не повышал голоса. Вот почему даже Гэри По, обладавший способностью говорить быстрее и громче любого ярмарочного зазывалы, был на этот раз поражен и смолк.