– Точно. Я тоже заметивши, – проворчал Гильмер.
– Итак, они лежат полукругом. Посмотрите в его центр.
– Ты о чем?
– Фонарь отбрасывает свет, и получается круг, верно? Представьте себе, что трупы лежат по его краям. А теперь поищите фонарь.
Скептически фыркнув, Гильмер принялся вглядываться в тени. Через несколько мгновений он прошептал:
– И то правда, там чтой-то есть. Какой-то ящик, плащом укрытый.
– Бьюсь об заклад, именно это и стало причиной смерти жителей города. Если мы спустимся вниз, а они нас увидят – они и на нас его направят.
– Чего направят?
– Не знаю. Не имею ни малейшего представления. Но эта штука ведь зачем-то накрыта. Мне кажется, мы не сможем ничего сделать, пока она у них.
Гильмер помолчал несколько секунд.
– Может, ты прав, – сказал он наконец, – но если ошибся…
– Сомневаюсь, что ошибся.
Гильмер с мрачным видом кивнул и снова взглянул вниз.
– Она ведь недалече от стены, верно?
– Не слишком. А что вы придумали?
– Иди за мной.
Старик осторожно обыскал стражников, пытаясь найти оружие, но обнаружил, что их ножны пусты – неудивительно, если вспомнить, сколько стоит хороший меч. Затем он провел Леофа по верху стены к маленькому складу. По дороге им пришлось перешагнуть через шесть мертвых тел.
Гильмер открыл дверь, скрылся в темноте и тут же с кряхтением вышел наружу. В руке он держал камень размером с голову Леофа.
– Ну-ка, помоги мне.
Они подкатили камень к парапету.
– Как думаешь, сможем мы его швырнуть, куда надобно? – спросил Гильмер.
– Там склон, – ответил Леоф. – Даже если мы промахнемся, он покатится вниз.
– Тогда он не попадет в колдовской ящик. Придется вместе поднять.
Леоф кивнул и схватился обеими руками за камень. Они нацелились, и Гильмер шепотом сказал:
– На счет три. Раз, два…
– Эй! Эй, там! – донесся до них окрик со стены, совсем рядом с ними.
– Давай! – крикнул Гильмер.
Они сбросили камень. Леофу хотелось посмотреть на результат, но кто-то бежал к ним вдоль парапета, и вряд ли ради Дружеской беседы.
Река За смыла слезы Энни и унесла их в море.
На оливковых и апельсиновых деревьях, пробившихся сквозь трещины в древних плитах террасы, пели птички, ветер нес сладковатый аромат свежего хлеба и осеннего меда. В золотистых солнечных лучах лениво порхали стрекозы, а где-то неподалеку какой-то мужчина наигрывал на лютне и тихонько пел о любви. В город з'Эспино зима приходила медленно, и первый день новамензы выдался особенно теплым.
Но отражение Энни в реке казалось таким же холодным, как длинные бесцветные ночи северного Назгейва. Даже рыжие, как огонь, волосы виднелись лишь темной тенью, а лицо было бледным, словно у утопленницы.
Река увидела и показала ей, что у нее на сердце.
– Энни, – тихо позвал ее кто-то. – Энни, ты не должна быть на виду.
Но Энни даже головы не подняла. Она увидела в реке отражение Остры, тоже похожее на призрак.
– Мне все равно, – ответила Энни. – Я не могу вернуться в наш ужасный дом, сейчас не могу, в таком виде.
– Но там безопаснее, особенно сейчас… – Не договорив, Остра заплакала.
Она сидела рядом с Энни, крепко обхватив подругу за плечи.
– Не могу поверить, – через некоторое время проговорила Остра. – Просто невероятно. Это не может быть правдой. А вдруг слухи врут? В конце концов, мы ведь так далеко от дома.
– Хотелось бы и мне так думать, – сказала Энни. – Но новость принес гонец церкви. И я чувствую, что это правда. – Она вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Все случилось ночью, когда те люди пытались убить и нас. Ночью, когда на небе появилась багровая луна и рыцари сожгли монастырь. Я должна была умереть вместе с ними.
– Но твоя мать жива, и Чарльз, твой брат, – тоже.
– А отец убит. И Фастия, Элсени, дядя Роберт, все мертвы. Лезбет пропала. Я этого не вынесу, Остра. Все сестры монастыря погибли, потому что оказались между мной и… – Она снова разрыдалась.
– И что же нам делать? – через некоторое время спросила Остра.
Энни закрыла глаза и попыталась разобраться в тенях, мелькавших в ее сознании.
– Естественно, нужно возвращаться домой, – ответила она наконец, причем казалось, что эти слова произнесла усталая незнакомка. – Все как она сказала…
– Кто? – спросила Остра. – Кто сказал? Ты о чем, Энни?
– Ни о чем. Просто мне приснился сон.
– Сон?
– Ничего особенного. Я не хочу об этом говорить. – Она попыталась разгладить платье. – Мне вообще сейчас ни о чем не хочется говорить.
– Давай пойдем в какое-нибудь тихое место. Может, в часовню. Уже почти три часа.
Заканчивалась сиеста, и город просыпался. На берегу реки стали появляться люди, возвращающиеся из своих домов в лавки и мастерские, и обманчивое чувство уединения рассеялось.
Мост Дачи Пелмотори соединял берега реки За в нескольких десятках перечи справа от них. Всего пару мгновений назад на нем царила тишина, а сейчас снова кипела жизнь. Как и другие мосты з'Эспино, он больше походил на огромное здание с двух– и даже трехэтажными лавками, закрывавшими обзор с обеих сторон, и девушки не видели людей, которые спешили по своим делам. Единственное, что открывалось их глазам, это красный фасад с темными ртами окон. Мост принадлежал гильдии мясников, и Энни слышала громкие голоса мальчишек, расхваливающих товар, глухие удары и звон ножей. Кто-то высунулся в окно и выплеснул прямо в реку полное ведро чего-то кроваво-красного, чудом не угодив в мужчину в лодке, который тут же принялся громко вопить и грозить мосту кулаком.
Когда около него плюхнулось содержимое другого ведра, он перестал ругаться и налег на весла.
Энни уже собралась встать, чтобы последовать за Острой, когда на них упала тень. Она подняла голову и увидела смуглого – как и большинство вителлианцев – и довольно высокого мужчину. Его зеленый камзол выцвел и был немного поношен. На ногах – один красный, а другой черный чулки. Рука незнакомца лежала на эфесе шпаги.
– Дена диколла, каснары, – сказал он и поклонился. – Почему такие красивые лица носят следы печали?
– Я вас не знаю, каснар, – ответила Энни. – Но доброго вам дня, и да благословят вас святые.
Она отвернулась, но он не понял намека и продолжал стоять около них, улыбаясь. Энни вздохнула.