— Но кто из двух? Так объяснить сон я могу и сам. Даже Гавиал смог бы это сообразить.
Ган фыркнул:
— О, я могу только приветствовать это: непременно спроси у Гавиала ученого совета. — Старик откинулся к стене. Бедро все еще болело, и он гадал, не сломал ли все-таки кость. Когда Ган взглянул на Гхэ, тот, стиснув зубы, пристально смотрел в воду. — Ты ошибаешься, знаешь ли, — заметил старик.
— В чем?
— Я сказал тебе, что думаю о твоем сне, и сказал, что не знаю его значения. Глупец — вроде Гавиала — дал бы тебе ясное объяснение.
Гхэ потер шрам на подбородке. Гану показалось, что молодой человек перестал быть таким напряженным.
— Я понял, что ты хочешь сказать. С другой стороны, даже если бы ты знал ответ, ты мог бы мне его не сообщить.
Ган ничего не ответил. Зачем отрицать очевидное? Лучше сделать вид, будто он готов помочь.
— А что ты сам думаешь об этом загадочном кочевнике? Какое чувство он у тебя вызывает?
Гхэ кивнул, словно соглашаясь с чем-то.
— Что он подобен мне — тоже слуга Реки. Что он, как и я, ищет Хизи. — Гхэ переменил позу, извлек откуда-то нож и принялся рассеянно чертить по дереву. Когда Гхэ заговорил, он не отводил глаз от острия клинка, лишь изредка бросая на Гана косые взгляды.
Совсем как смущенный маленький мальчик. Почему-то это сравнение заставило Гана вздрогнуть и смутило больше, чем раньше зрелище шрама и понимание, чем на самом деле является Гхэ.
— Странность в том, — проговорил Гхэ, процарапывая ножом канавку вокруг одного из пятен, — что хотя менг снится мне теперь чаще, сновидения стали более расплывчатыми. Лицо кочевника видится мне не так ясно, как когда он приснился в первый раз.
Ган продолжал дрожать, несмотря на ласковое тепло солнца; он повернулся и стал смотреть, как из густых тростников на берегу Реки взлетела большая зеленая цапля. Дальше, за тростниками и прибрежными ивами, покрытая короткой травой равнина уходила к горизонту. Еще два дня пути, и начнется пустыня.
Углом глаза Ган заметил, что Гхэ смотрит в ту же сторону — или, что более вероятно, смотрит ему в спину. Его плечи внезапно словно окоченели, как будто в них вонзились два ледяных топора. Но когда вампир заговорил, в его голосе звучал лишь жадный интерес — казалось невозможным, чтобы он в эту минуту думал об убийстве.
— Он где-то там, верно? И она тоже там.
Ган кивнул и прокашлялся, потом, к собственному изумлению, продекламировал:
На Великой Лошади, как на ладье,
Плыли они по морям травы,
И двигались горы под гнетом их тел,
И каждый из скал свое ложе творил.
Старик умолк и стал что-то пристально разглядывать у себя под ногами.
— Это следовало бы спеть, — пробормотал он.
— Что это?
— Песня из старой книги, «Пустыня Менг». Я послал ее Хизи, когда узнал, где она.
— Ты много читал о менгах?
— В последнее время много.
— С тех пор как узнал, где Хизи?
Ган кивнул и заметил, каким цепким взглядом подарил его Гхэ.
— Тебе и в самом деле известно, где она. Ты знаешь достаточно, чтобы послать ей книгу.
— Я так тебе и говорил.
— Говорил. Но ты никогда не объяснял мне, как найти Хизи. Когда ты мне скажешь об этом?
Ган с жаром заговорил:
— Ты же можешь взять у меня то, что тебе нужно. Меня даже удивляет, почему ты не сделал этого до сих пор. — Он воинственно выпятил подбородок, чтобы тот не начал дрожать.
— Квен Шен это тоже удивляет, — сказал Гхэ. — И я не знаю, что ей ответить.
— Квен Шен! — фыркнул Ган. — Она тоже твоя советница? Она помогает тебе решать, что предпринять дальше, во время ваших постельных встреч? — Ган знал, что вступает на опасную территорию, и приготовился ощутить, как кулак стиснет его сердце, но человеческая глупость всегда его злила.
Но Гхэ только сердито нахмурился.
— Поберегись, старик, — посоветовал он. — Квен Шен — верная служанка императора и Реки. Она достойна уважения.
— Пять дней назад ты подозревал, что она организовала нападение на тебя, — настаивал Ган.
— Пять дней назад я был ранен. Тогда я подозревал всех. Теперь же я думаю, что это был джик, вступивший в императорскую гвардию по приказанию жрецов.
— Ты допросил его — этого неудачливого убийцу? Гхэ беспомощно развел руками.
— Стрела дехше убила его сразу же после того, как он меня ранил. Это не та смерть, которую я придумал бы для него, но по крайней мере он теперь не представляет опасности.
— Тебе не кажется, что это было для кого-то очень удобно? То, что он погиб прежде, чем ты смог его допросить?
— Хватит, — раздраженно бросил Гхэ. — Мы говорили о другом: скоро ли ты сообщишь мне, где Хизи.
Ган вздохнул.
— Моя жизнь в последнее время стала тяжелее, но я все еще настолько эгоистичен, что ценю ее. Я покажу тебе дорогу к Хизи.
— Старик, если бы я собирался тебя убить, я бы уже сделал это.
— Я знаю. Я боюсь не того, что ты меня убьешь. — Слова Гана были не вполне правдивы. Гхэ вызывал в нем страх и отвращение, но что-то в нем изменилось за последние несколько дней, сделалось непредсказуемым, — с тех пор, как началась его связь с Квен Шен.
Гхэ оскалил зубы в угрожающей гримасе:
— Я же говорил тебе…
— Я знаю, что ты о ней думаешь. Но я-то не сплю с Квен Шен — и я ей не доверяю. Ты сам только что фактически признал, что она подстрекает тебя проглотить мою душу — или что там ты делаешь.
Гхэ смотрел прямо перед собой немигающими остекленевшими глазами змеи. Он пощелкал языком, словно урезонивая непослушного ребенка.
— Ты ничего не понимаешь насчет Квен Шен. — Он наклонился ближе к Гану, его тон стал доверительным. — Я уверен: мы можем ей доверять, потому что ее мне подарил бог-Река.
— Что?
— За верную службу. — Гхэ еще более понизил голос. — С тех пор как я возродился, я никогда не забывал, что на самом деле мертв. Когда я был джиком, я всегда повторял себе: «Я — серебряный кинжал, я — ледяной серп». Это должно было напоминать мне, что я — всего лишь оружие, которое жрецы могут обратить против своих врагов. Мне было этого достаточно. Когда же я возродился, я понял, что по-прежнему остаюсь орудием, но на этот раз мой господин более велик, моя цель — более значительна. Но все же я лишь орудие и буду отброшен, когда выполню свое предназначение. — Страдальческая улыбка искривила губы Гхэ. — Знаешь ли ты, что значит жить посреди кошмара? В моем мире, Ган, пища не насыщает, вино не пьянит. У бога-Реки большие, но простые потребности, и те мелкие радости, которыми наслаждаются смертные, не заслуживают его внимания. Я живу в кошмаре, где все не так, как должно быть. Ты пробуешь лакомство — и обнаруживаешь, что оно полно червей. Ты будишь утром свою мать — и обнаруживаешь, что она мертва. Вот что такое мое существование, если ты хочешь знать это для своих записей. Но теперь, теперь бог-Река дал мне Квен Шен. Ты даже представить себе не можешь, что это для меня значит.