— У меня нет хвоста.
— А вот это упущение, — хихикнула Юля и взмахнула своим потрясающим хвостом.
— Интересно, у бабы Зины есть хвост? — поинтересовалась я.
— У всех настоящих ведьм рано или поздно пробивается хвост, — нравоучительно сказала Юля. — Хотя бы маленький. Потому что хвост и ведьма — два тождественных понятия.
— А-а.
— Вот будь ты ведьмой, а не гадалкой только, и у тебя вырос бы хвост.
— Хотела бы я быть ведьмой!
— Почему нет? Иди ко мне в ученицы. Я научу тебя всему, что знаю. И кстати, не только я. Соберем шабаш, устроим аукцион ведьмовских советов… Но сейчас не об этом. Сейчас надо Князева оживлять. Вот заодно и посмотришь, на что способны ведьмы.
Мы только закончили разговаривать, как вернулись баба Зина и Ромул. Ромул нес плетенку, в которой трепыхалось что-то живое и черно-белое. Баба Зина несла влажные от вечерней росы белые лилии и белладонну.
— Отлично! — сказала Юля. — Поехали, не будем терять времени. Нам еще надо из моей квартиры нож и кинжал забрать. Но это пять минут, не более.
Баба Зина оперативно собралась, мы погрузились в машину и помчались. Около дома Юли притормозили, Юля буквально взлетела на свой балкон, а потом вернулась, неся в руках большой темный нож из обсидиана и ярко блестевший серебряный кинжал.
— Все, — сказала она. — Летим!
В глазах ее горел азарт.
Азарт настоящей ведьмы.
Может, и мне стоило стать такой?
Я подумаю над этим.
Позже.
Когда весь этот кошмар благополучно закончится.
Мы вернулись в мою квартиру ближе к полуночи. Это было хорошо, потому что Ритуал имел особую силу, если его проводили в полночь.
Тело господина Князева перетащили из спальни в гостиную и положили посреди комнаты на новую льняную простыню, пожертвованную мной для сего благого дела.
— Уже окоченел, гляди-ка, — деловито заметила при этом баба Зина, чем вызвала у меня приступ дурноты.
Юля поставила в ногах покойника журнальный столик и разложила на столешнице нож и кинжал, лилию и белладонну. Затем она материализовала большую золоченую чашу. Прочла заклятия и сказала:
— Петуха!
Ромул протянул ей петуха. Юля заколола его серебряным кинжалом. Кровь потекла в чашу.
— Голубя!
То же самое, только нож был обсидиановым. Затем Юля мелко искрошила лилии и белладонну и высыпала их в чашу. Ножом перемешала получившуюся массу, а потом кинжалом полоснула себя по запястью, и ее кровь закапала в чашу.
— Это жертва за то, что я собираюсь сотворить! — сказала Юля. — Да будет она принята!
Чаша словно раскалилась, а затем исчезла.
— Это значит, что жертва принята, — шепнул мне на ухо Ромул.
Я кивнула:
— Понимаю.
Юля зашептала:
— Да будет кровь моя во исцеление и оживление! Да будет кровь моя началом жизни, концом смерти! Я сказала, и так да будет! Да будет! Да будет! Богиня светлая Диана, судьбы наши тебе вручаю и жертвую! Прими!
Юля брызнула своей кровью на мертвые тушки петуха и голубя. Раны на птицах затянулись, птицы ожили.
— Получилось! — шепотом воскликнул Ромул. — Значит, и Князев твой оживет.
— Он не мой!
— Да чей бы ни был!
Юля подошла к трупу и расстегнула на нем пиджак и рубашку. Обнажила левую сторону груди, а затем взяла серебряный кинжал и погрузила его в окоченевшее тело.
И вскрикнула:
— Он слишком далеко ушел!
Она вытянула кинжал из раны и капнула своей кровью в образовавшееся отверстие.
— Мне одной его не вернуть, — простонала Юля, — Кто-нибудь, помогите мне!
— Эх, ведьма! — вздохнула баба Зина и полоснула себе запястье обсидиановым ножом. И ее кровь закапала мертвецу на грудь.
— Я тоже! — вскрикнула я.
Баба Зина протянула мне нож. Я резанула руку и сама испугалась того, как буйно хлынула моя кровь. И вытянула руку над грудью Князева.
— Повторяйте за мной! — сказала Юля слабым голосом, — Я делюсь с тобой своей кровью, своей силой, своей жизнью!
— …Своей силой!
— …Своей жизнью!
— Живи, брат!
— Живи, брат!
— Живи, брат!
Мне показалось, что меня разделило надвое, и одна половина ощущала нестерпимый, адский жар, в то время как другая ощущала мертвящий холод.
— Все, уже все, — чуть ли не умирая, услышала я голос Юли. — Главное, получилось.
Юля подула на свое запястье, и рана исчезла. То же самое она проделала и с моей кровоточащей рукой, а баба Зина таким же дуновением исцелила свою руку.
— Внимание! — негромко сказала Юля. — Его сердце забилось. Дыхание нормализуется. Сейчас он откроет глаза!
Ромул, я тебя умоляю, спрячь петуха и голубя обратно в садок! Они теперь только мешают.
Ромул похватал птиц и сунул их в плетенку. Петух при этом недовольно ворчал, словно ему тоже хотелось наблюдать за процессом возвращения к жизни господина Князева.
А тот между тем закашлялся и повернулся на бок. Открыл глаза. Это были нормальные человеческие глаза без какого-то потустороннего сияния.
— С возвращеньицем, — усмехнулась Юля.
— Что со мной было? — простонал астролог. — Почему я весь в крови?
— Не волнуйтесь, господин Князев, — сказала я. — Просто вы порезались. Нечаянно. И от вида крови потеряли сознание. Это бывает, это не страшно.
Князев увидел меня и вскочил:
— Ты, ты, маленькая сучка, это ты со мной что-то сделала!
— Ничего я с вами не делала! Это вы ворвались в мою квартиру, требуя…
— Кхм, — закашлялись одновременно Юля и баба Зина. И я поняла, что о Книге говорить не просто нельзя, но и опасно. У Князева постнекротическая амнезия, его сознание почти чистый лист бумаги…
— Итак, я ворвался в твою квартиру. Зачем, тварюшка?
— Почему вы меня оскорбляете, господин Князев?! Это возмутительно! Тем более что вы буквально четверть часа назад умоляли меня выйти за вас замуж!
— Что? — нахмурился Князев. — Да быть такого не может!
— И тем не менее это было. Вот, свидетели подтвердят. Вы ведь подтвердите, свидетели?
— Конечно, подтвердим. Все так и было. Сидим мы у Ники на кухне, пьем чай, и тут вы врываетесь, господин Князев! И прямо с порога кричите, что просите руки у нашей Никочки.
— И что она сказала? — спросил Князев, указывая на меня.