Она придвинула стул к высокому платяному шкафу и влезла на него. Сверху полетела пыль, Алевтина громко чихнула и разочарованно проговорила:
– Нет, здесь у меня совсем не то… черт, тут у меня рентгеновские снимки…
– Какие еще снимки? – удивился Старыгин.
– Да это когда я ногу сломала… – пропыхтела сверху Алевтина. – Подай даме руку…
Старыгин подхватил Алевтину и ссадил ее на пол.
Она еще немного подумала, лицо ее просветлело, и она снова кинулась в коридор. Там она нырнула в дверь кладовки, и оттуда вскоре донесся ее полузадушенный голос:
– Нет, здесь тоже не то… это Синдерюхин меня попросил сохранить эскизы к портрету передовой доярки…
В течение следующего часа она облазила свою квартиру вдоль и поперек, при этом нашла комплект навигационных карт черноморского бассейна, архитектурные планы типового коровника, эскизы для первомайского плаката, огромный альбом вышивок (который удивил ее больше всего остального, поскольку сама Алевтина никогда не вышивала, а представить, что этот альбом оставил у нее кто-то из ее многочисленных мужчин, было довольно трудно).
Наконец Старыгин, которому все это порядком надоело, ехидно сказал, что благодарное потомство будет сильно разочаровано, лишившись творческого наследия Михаила Волкова.
И тут Алевтина хлопнула себя по лбу и метнулась в ванную комнату. Там она нырнула под огромную чугунную ванну в многолетних ржавых потеках и вытащила из-под нее толстую коленкоровую папку с матерчатыми завязками.
– Ну, слава богу, нашла! – воскликнула она, выволакивая папку на середину коридора. – Вот оно, Мишкино наследие!
– Как тебе пришло в голову спрятать эту папку под ванной? – удивился Старыгин. – Ведь ты могла все это залить водой?
– Да ты понимаешь, – смущенно отозвалась Алевтина, развязывая узел, – я ждала одного мужика… у меня с ним все было очень серьезно, и я не хотела, чтобы он случайно увидел Мишкины работы и приревновал. Он, понимаешь, был ужасно ревнивый. Вот я и сунула их в первое попавшееся укромное место. Уж здесь бы эта папка не попалась ему на глаза. Ну и сама забыла… а насчет того, что я ее могла залить, можно было не опасаться – у меня ванна много лет не работает.
Алевтина наконец справилась с завязками и открыла папку.
Здесь было множество средненьких натюрмортов (явно сделанных на продажу), пейзажей средней полосы и портретов неизвестных личностей. Потом пошли многочисленные портреты чрезвычайно полной обнаженной женщины, в которой Старыгин узнал Алевтину примерно десятилетней давности.
– Не смотри, Дима, – засмущалась хозяйка, но тем не менее с удовольствием перебрала все эти работы.
– Тогда я была моложе и лучше качеством… – вздохнула она, отложив последний портрет. – Как все же безжалостно время! А вообще, что ты ищешь-то?
И тут Старыгин увидел серию выполненных углем интерьеров.
Видно было, что покойный Волков рисовал одну и ту же комнату, но с разных точек зрения.
На одном рисунке был изображен широкий проем между двумя окнами. В этом проеме стоял низенький столик на изящно выгнутых ножках, а над ним висели часы с расписанным розами циферблатом и медным маятником.
На другом рисунке Старыгин увидел резной шкафчик с застекленными дверцами, за которыми виднелись какие-то старинные безделушки – табакерки, коробочки и фарфоровые статуэтки. На стене над шкафчиком висел небольшой женский портрет в овальной рамке.
– Где это Мишка рисовал – ума не приложу! – проговорила Алевтина, которая рассматривала рисунки через плечо Старыгина. – Я в этой комнате никогда не была! Интересный интерьер…
– К сожалению, от него сейчас ничего не осталось! – проговорил Старыгин, перекладывая следующий рисунок.
Он почти не сомневался, что перед ним – изображения комнаты покойного Якова Романовича.
На следующем рисунке Старыгин увидел другую часть той же самой комнаты. В нижней части листа был круглый резной столик на одной ножке, перед ним – два изящных кресла с массивными подлокотниками и ножками в виде львиных лап.
А вверху, на стене, висели две картины.
Старыгин в волнении задержал дыхание.
Это было именно то, что он искал!
Правая картина, несомненно, была та самая, над реставрацией которой он работал. Даже в таком уменьшенном изображении Старыгин смог разглядеть темную башню, увенчанную квадратными зубцами и неровными отверстиями бойниц, тяжелые, мрачные облака, холмы на заднем плане и крошечные фигурки убегающих людей… людей, убегающих от невидимой опасности…
Впрочем, теперь опасность не была незримой.
Рядом с первой картиной, слева от нее, была изображена вторая – и взгляд Старыгина остановился на ней.
Это, несомненно, была вторая часть диптиха.
На левой картине просматривался тот же пейзаж, та же бесплодная каменистая равнина с темными холмами на заднем плане. Вверху теснились такие же мрачные облака. Но в центре картины было изображено что-то непонятное, что-то удивительное – какое-то огромное колесо, катящееся вслед за людьми с первой картины.
Но почему они убегают от этого колеса? И почему на их лицах написан такой ужас?
– Аля, у тебя лупа найдется?
– Увеличительное стекло? – переспросила Алевтина, ничуть не удивившись.
– Ну да…
– Сейчас, где-то было… – и она удалилась на кухню.
А Старыгин, в ожидании увеличительного стекла, отстранился от рисунка и взглянул на него чуть со стороны.
Так он отчетливо представил себе, откуда покойный Волков рисовал этот интерьер.
Слева, в самом краю листа, было видно окно, чуть правее – прямоугольный выступ стены, что-то вроде колонны или, скорее, пилястра. Старыгин узнал это место – когда они с Лидией осматривали комнату старика, он запомнил прямоугольную колонну справа от окна. Видимо, дизайнер, который переделывал квартиру для нового владельца, решил сохранить эту колонну, которая придавала комнате изысканный исторический вид.
Однако кое-что здесь было не так.
Справа от колонны в стене виднелась небольшая квадратная ниша, которой сейчас точно не существовало.
Может быть, перестраивая комнату, строители сделали там встроенный сейф? Но тогда они должны были поместить тут же панель с кодовым замком. Или завесить дверцу сейфа какой-нибудь картиной, чтобы ее не заметил посторонний человек. Однако Старыгин точно помнил, что никакой картины на этом месте не было…
– Дима, вот тебе лупа! – удовлетворенно проговорила Алевтина, вернувшаяся из кухни.
Старыгин вооружился увеличительным стеклом и склонился над рисунком, чтобы разглядеть мелкие детали двух картин.