Первым делом он рассмотрел правую картину, ту, над которой он сейчас работал.
Рисунок был выполнен очень точно, на нем просматривались наряды убегающих людей – грубая ряса монаха, богатое платье знатной дамы, расшитый золотом камзол вельможи. Можно было разглядеть даже лица этих людей – лица, искаженные страхом…
Никаких сомнений у Старыгина не осталось, это была та самая картина, которую он сейчас реставрировал.
Только после этого он перевел увеличительное стекло левее, чтобы рассмотреть странный предмет на левой картине.
Ему отчего-то не хотелось этого делать, он как будто боялся того, что мог увидеть.
Преодолев странную робость, Старыгин пригляделся к колесу, катящемуся по мрачной равнине.
Нет, это оказалось вовсе не колесо.
Это была огромная змея, вцепившаяся в собственный хвост и глядящая перед собой мрачными свирепыми глазами.
Уроборос. Древний символ вечности, символ единства жизни и смерти.
Старыгин вспомнил, что уроборос использовали в своей практике средневековые алхимики. А также, что этот символ был известен с глубокой древности и всегда связывался с самыми жестокими и таинственными ритуалами…
Фридрих открыл глаза и приподнялся на тощем засаленном тюфяке. Его камера была маленькой и тесной, каменные стены источали холод и уныние.
Ему удалось заснуть совсем ненадолго, но даже этот короткий сон не принес отдыха – ему опять снилась та ночь в доме Толстого Ганса, покойного герцогского палача, снился тот ритуал, который навеки лишил его покоя…
Фридрих провел рукой по лицу, звякнув кандалами. Он отбросил навязчивый, неотвязный сон и вернулся мыслями к еще более тяжкой реальности.
Что сказал вчера каноник? Раз он не хочет признать свои грехи и раскаяться, он будет казнен. Казнен милосердной казнью без пролития крови. Для прочих людей это значит – костер, но для него, алхимика, отец Сильвестр избрал другую казнь: палач зальет ему глотку расплавленным свинцом, тем самым, который он при помощи Сатаны превращал в золото…
Впрочем, даже если бы он признал все свои грехи, конец стал бы таким же.
Фридрих застонал, застонал от мучительной боли в теле, истерзанном пытками. По приказу отца Сильвестра его терзали железными клещами и крючьями, мучили его плоть страшными тисками и сжимали в «испанском сапоге», жгли огнем и секли ременными плетями. Боль телесная благотворна, повторял каноник, любуясь его страданиями, ибо она спасает душу…
Но даже не телесная боль мучила Фридриха сильнее всего.
Он вспоминал ночь в доме Толстого Ганса, вспоминал страшный ритуал… даже если он покается и умрет с именем божьим на устах – он не вернет своей души. Сатана залогов не возвращает…
Внезапно в двери камеры заскрипел ключ.
Фридрих вздрогнул и прижался к холодной каменной стене: эти звуки означали только одно – за ним пришли, чтобы продолжить пытки, чтобы снова жечь и мучить его несчастную плоть. Или – уже для того, чтобы отвести его на казнь…
Дверь с негромким скрипом отворилась, но на пороге появились не те гвардейцы, что обычно отводили его в комнату пыток. На пороге появился тот мрачный глухонемой солдат, который памятной ночью несколько месяцев назад вывел его из замка. Той ночью, когда Фридрих встретился с Толстым Гансом и получил от него уроборос. Получил его вместе с древним проклятием…
Гвардеец придержал тяжелую дверь, и в камеру проскользнула женская фигура, закутанная в черное покрывало. Безмолвный гвардеец вышел и закрыл за собой дверь. Женщина откинула покрывало, и Фридрих узнал австриячку.
– Зачем ты пришла? – спросил он с ненавистью. – Ты хочешь полюбоваться на дело своих рук? Хочешь порадоваться своему предательству? Смотри!
Он распахнул свою жалкую одежду, чтобы она могла увидеть раны и ожоги, покрывающие его тело.
– Ты думаешь, это – боль? – прошипела австриячка, презрительно скривившись. – Это – тень боли! Настоящая боль – это когда каждое утро видишь в зеркале новую морщину, это когда понимаешь, что красота и молодость уходят, как песок между пальцев, а вместе с ними уходит власть над мужскими сердцами! Я просила тебя сделать для меня эликсир молодости. Ты не сделал. Так что тебе некого винить, кроме самого себя.
– Нельзя в одно и то же время превращать свинец в золото и возвращать молодость! – проговорил Фридрих, отступив перед пылающим взглядом австриячки. – Господин герцог требовал золота, золота и еще раз золота!
– Теперь у него этого золота куры не клюют! – процедила женщина с ненавистью. – Довольно с него! Теперь настал мой черед! Я просила тебя, алхимик, я обещала тебе свою любовь – но ты не захотел. Теперь, алхимик, я предлагаю тебе другую сделку: если ты сделаешь для меня эликсир, если ты вернешь мне утраченную молодость – я выведу тебя отсюда, я подарю тебе жизнь и свободу. По-моему, алхимик, это выгодная сделка! Я подкупила тюремщиков, я знаю все тайные выходы из замка – так что тебе решать, жить или умереть… жить на свободе или умереть страшной смертью!
– Это хорошее предложение, госпожа! – проговорил Фридрих задумчиво. – Пожалуй, я его приму. Только, ты сама понимаешь, чтобы вернуть тебе молодость, я должен попасть в свою лабораторию. Туда, где я прячу древний талисман.
– Само собой, само собой, алхимик! – проговорила австриячка, и глаза ее блеснули.
Фридрих почувствовал, что она задумала новое предательство, что она не выпустит его из замка живым – но он и сам придумал, как перехитрить эту женщину.
Австриячка постучала в дверь камеры условным стуком.
Глухонемой открыл дверь, по знаку Луизы отомкнул кандалы на руках и ногах алхимика, сделал ему знак следовать за собой.
– Отец Сильвестр будет считать, что сам Сатана освободил тебя, тем самым доказав вашу связь! – проговорила Луиза, подталкивая алхимика к крутой винтовой лестнице.
Они спускались по каменным ступеням, шли по бесконечным коридорам, снова спускались, поднимались, перед ними открывались новые и новые двери. Фридрих окончательно потерял направление, когда, наконец, оказался в знакомом коридоре и увидел перед собой дверь своей лаборатории.
Гвардеец открыл дверь большим заржавленным ключом, впустил их внутрь и безмолвно удалился, предварительно получив у австриячки полный кошель золота.
– Ну вот, я привела тебя в твою мастерскую! – проговорила Луиза, остановившись на пороге и боязливо оглядев инструменты алхимика. – Теперь твоя очередь выполнить обещание!..
– Не бойся, госпожа! – Фридрих почтительно склонил перед ней голову. – Я сделаю то, что обещал.
Он подошел к одной из полок и снял с нее простой глиняный кувшин. Вытащил пробку, и по комнате поплыл странный пряный аромат. Фридрих взял стакан, налил в него до половины густое красное вино из своего кувшина и протянул его женщине: