Несомненно, это картины из снов Лидии.
Тщательно, детально выписанные городские виды Петербурга – площадь перед Смольным собором, Дворцовая, Исаакиевская, Театральная, набережные и проспекты, скверы и улицы. И каждый вид был обезображен каким-нибудь чудовищным порождением больного воображения, злобным монстром.
На одной из картин на пляж перед Петропавловской крепостью выползала гигантская многоножка с разинутой пастью, из которой свисал полуобглоданный, окровавленный человеческий труп. На другой – на крышу Меншиковского дворца опустилось крылатое чудовище с телом огромного жирного младенца и головой гиены. Были здесь и те монстры, которых упоминала Лидия, – когтистые, клыкастые, членистоногие чудовища, рожденные чьей-то больной фантазией…
Старыгин вспомнил известную фразу – сон разума рождает чудовищ…
Он с трудом отвел глаза от картин… и только тогда увидел, что не один в этой мастерской кошмаров.
В дальнем конце помещения перед мольбертом стоял человек – несомненно, тот самый, кого Дмитрий Алексеевич застал в квартире на Кирочной.
Мужчина? Женщина? Лидия? – Старыгин не мог ответить на этот вопрос. Хотя сейчас, пожалуй, в этой фигуре было больше мужского, чем женского, и почти ничего не осталось от Лидии, от ее грациозной женственности.
Человек перед мольбертом держал в руках палитру и кисть и быстрыми, нервными движениями наносил на холст мазки краски.
Сделав несколько мазков, он отскочил в сторону, вгляделся в холст и взмахнул рукой:
– Не то! Все не то! Я не могу воплотиться! Я должен, должен стать самим собой! Уроборос мне поможет…
Он снова бросился к мольберту и заработал.
Старыгина он явно не замечал.
Дмитрий Алексеевич, стараясь не шуметь, приблизился. Он взглянул через плечо художника на холст.
Та же композиция – сквер перед Александринским театром, памятник Екатерине Великой, а вокруг его постамента обернулась огромная отвратительная личинка…
Но эта картина была похожа на те холсты, что висели на стенах, как ученические подделки похожи на шедевры мастеров или как неумелая пародия похожа на блестящий оригинал. В ней не было ни выразительной точности тех картин, ни, что гораздо важнее, их ужасного, отвратительного обаяния. Эта картина никого не могла напугать, ни у кого не могла вызвать настоящего отвращения.
– Не то, не то! – воскликнул художник и отступил, едва не сбив Старыгина с ног.
Только теперь он заметил его и оглянулся.
– Ты здесь?! – воскликнул он, полоснув Старыгина полным ненависти взглядом. – Выследил меня?! Я знал, что тебя нужно убить! Это она, она не захотела!
Старыгин вглядывался в это лицо.
Теперь в нем почти ничего не осталось от Лидии.
Жесткий рот, узкие бледные губы, колючий взгляд темно-лиловых глаз… только в уголках рта еще таилось что-то мягкое, женственное…
– Лидия! – воскликнул Старыгин в последней надежде разбудить это исчезающее, тающее существо. – Лидия, не уходи!
И лицо художника снова переменилось. Глаза посветлели, наполнившись морской зеленью, рот страдальчески скривился, и мягкий, женский, измученный голос проговорил:
– Зачем ты сюда пришел? Уходи! Уходи скорее! Скоро меня не станет… он… Вадим… вернется, займет мое место… он нашел уроборос, и теперь превращение произойдет… уходи скорее!
– Но я хочу спасти тебя! – Старыгин протянул к Лидии руки. – Хочу помочь тебе! Еще можно что-то сделать…
– Поздно! – Лидия помотала головой. – Здесь, в этом убежище, среди своих картин, он гораздо сильнее… особенно теперь, когда он нашел уроборос… он всегда хотел его заполучить… Тогда, много лет назад, когда он понял, что Яков Романович, тот старик, что жил в доме на Кирочной, – хранитель уробороса, Вадим пытался уговорить его отдать талисман. Но старик отказался. Тогда Вадим убил старика, предварительно обеспечив себе алиби, но не успел найти талисман. А потом в комнату Якова Романовича въехали другие люди, Вадим не мог туда попасть…
Лидия перевела дыхание. Ее вдруг забила мучительная судорога, лицо снова стало меняться, но невероятным усилием воли Лидия задержала эту перемену и продолжила, задыхаясь:
– Потом… потом Вадим хотел вернуться сюда… он ехал вместе со мной в машине и попал в аварию. Он погиб, но часть его души выжила во мне и сейчас пытается вернуться, чтобы использовать все могущества уробороса. Так что уходи, уходи, пока не поздно!
По телу Лидии снова пробежала судорога, лицо начало каменеть, в глазах загорелся темный предгрозовой огонь.
– Никуда ты не уйдешь! – проговорил холодный мужской голос. – Ты слишком много узнал!
Сильная худая рука метнулась к кувшину с кистями, выхватила оттуда мастихин – нож для разравнивания краски – и замахнулась…
Старыгин отскочил в сторону, схватил старый холст на подрамнике, чтобы отбить удар.
Однако с его противником происходило что-то непонятное: его била непрерывная судорога, лицо то и дело менялось… в нем снова проступили черты Лидии, и женский голос страдальчески выкрикнул:
– Уходи скорее! Беги! Я долго не смогу…
И тут же она бросилась к двери и выскочила из мастерской.
Старыгин бросился следом.
Тонкая фигура неслась по покатой крыше, делая огромные прыжки. Вот она пробежала по самому краю, загремела водосточным желобом…
Старыгин почти нагнал ее, протянул руку, чтобы схватить… и оба они сорвались с края крыши в бездонную пропасть двора.
В последний момент Старыгин успел схватиться за край желоба и висел на нем, опасно раскачиваясь.
Скосив глаза вниз, он увидел страшно далеко под собой мостовую, и на ней – нелепо разметавшуюся фигуру – то ли мужскую, то ли женскую.
Железный желоб начал с мучительным скрипом гнуться. Еще немного, подумал Старыгин, и он полетит туда же, и его тело распластается на асфальте рядом с телом Лидии…
Вдруг над его головой загремели тяжелые шаги, над ним появились два лица – мужское, с цепким рысьим взглядом, и женское, с красными простуженными глазами и распухшим носом.
– Александра… Павловна… – пропыхтел Старыгин. – Как же я рад вас видеть…
– Не могу сказать того же, – отозвалась Ленская. – Держитесь, сейчас мы вас вытащим. Объяснить все вам придется, но попозже…
– Старыгин, к вам пришли! – В дверь палаты заглянула дежурная медсестра.
Дмитрий Алексеевич поднял глаза от книги и поудобнее пристроил ногу в гипсе. Затем заложил книгу вместо закладки фотографией кота Василия на пленэре, застегнул ворот шерстяной клетчатой рубашки и пригладил волосы.