Родька посмотрел ей в глаза.
– Не хочется уходить, – признался.
«Сейчас поцелует!» – вдруг испугалась Катя, и одновременно она захотела, чтоб так и произошло, чтоб он поцеловал ее. Внезапно стало жарко, кровь прилила к щекам, Катя глубоко вздохнула, чтоб успокоиться.
Но Родька не притянул ее к себе, не обнял, даже не попытался. Только стоял и смотрел, внимательно, как будто изучал или ждал от нее чего-то.
– Скоро весна, – сказал он ни с того ни с сего.
– Не так чтобы скоро, – начала Катя.
– Скоро! – перебил ее он. – Поедешь со мной за подснежниками?
– Посмотрим…
– Я знаю такие места, где они прямо ковром лежат, синим ковром! Нетронутые места!
– Да ты поэт, – удивилась Катя.
А он смутился:
– Какой там поэт, просто реально красиво очень. Увидишь.
Не дожидаясь ответа, он быстро чмокнул ее в щеку и сбежал вниз по лестнице:
– Позвоню на днях! – пообещал на бегу.
Катя прислушалась. Хлопнула подъездная дверь. Ушел…
Все еще улыбаясь, поднялась на свой этаж. Открыла недовольная мама.
– С кем это ты? – спросила.
– Ни с кем…
– Я же слышала!
– Да просто ребята проводили до подъезда! – разозлилась Катя.
Отца опять не было дома. Значит, когда явится, мама устроит очередной скандал. Но Катю это мало заботило. Она думала о Родионе.
Обошлось. Папуля пришел практически следом за Катей, причем трезвый. Мама, увидев его, посветлела лицом, расслабилась, потом они сидели на кухне и о чем-то мирно болтали.
Вот если бы всегда так!
Кате приснились подснежники – синее море и с изумрудными всплесками. Утром, собираясь в школу, она снова мечтала о Родьке. Мечты ее были такими расплывчатыми, нежно-весенними, представлялась дорога, зеленые холмы, перелески, как будто Катя едет на мотоцикле, прижавшись щекой к Родькиной спине, а может, это и не Родькина спина, а еще чья-то, но думать об этом было приятно, и Катя продолжала плыть в своих мечтах.
В школу пришла в прекрасном настроении, слегка восторженная, загадочно улыбающаяся. Милка заметила:
– Да что это с тобой?
– Ничего… – отозвалась Катя.
– Только не говори, что ты влюбилась! – подруга попала в самую точку. Кате не хотелось рассказывать о Родьке. Знала, Милка не одобрит.
– Да просто настроение хорошее, – ответила.
Милка больше не задавала вопросов, но то и дело поглядывала на Катю, словно сомневалась.
– Где вчера была?
– Да так… к одной девчонке заходила ненадолго. У нее день рождения, ну и пришлось…
– Если не хотела, так отказалась бы, – заметила Милка.
– Я отказывалась, но мы живем в одном дворе, неудобно было не пойти.
– Вечно ты со своей деликатностью. – Милка недовольно повела плечами.
Нет, ей ни за что не надо рассказывать. Вот с Иркой можно поделиться, она поймет. И еще Катю беспокоило Родькино молчание. Ведь он обещал позвонить, но… Что это значит? Занят? Потерял телефон? С ним что-то случилось? Опять подрался? Интересно, соврал он про себя? А что, если он и правда тот парень, что бежал тогда в толпе и единственный остановился? Конечно, тот! Зачем ему врать? Но если он не врал, он танцевал с ней, он говорил комплименты, пошел провожать, бросив именинницу и девчонок, расспрашивал, да еще зачем-то рассказал о подснежниках… Что это значит? Она ему нравится?
И вообще: если парень обещал позвонить, но не звонит – почему?
У Кати совершенно не было никакого опыта общения с парнями. Вроде люди, вроде такие же, но в то же время другие, или ей только так кажется, а на самом деле?
Надо было с кем-нибудь посоветоваться, но с кем? Не с мамой же! Милка отпадает, да она и сама ничего не знает, только строит из себя. С Таней и ее подружками Катя тоже не хотела обсуждать свои отношения с Родионом. Оставалась Ирка. Посоветовать она ничего не сможет, но хоть душу отвести, поговорить!
Катя не ошиблась. Ирка проявила самый горячий интерес. По телефону Катя не хотела рассказывать, только намекнула, но Ирка сразу же сообразила, что к чему. «Так, я тебя жду в выходные!»
Катя все еще надеялась, что Родька позвонит до конца недели.
Напрасно.
Понедельник сменился вторником, за ним наступила среда. Катя жила как в тумане, думала только о Родионе, поминутно взглядывала на телефон, проверяла, дергалась. Когда к ней обращались, отвечала невпопад. В четверг Марина Алексеевна попросила ее остаться после уроков, поговорить о стихах. Катя встрепенулась. И даже как бы отстранила от себя мысли о Родьке.
Маринушка встретила ее улыбкой. Они долго просидели в пустом кабинете, разбирая Катины стихи. Маринушка хвалила Катю за искренность, особо выделила несколько образов, указала на типичные ошибки, и со знаками препинания помогла разобраться. Предложила отправить несколько стихотворений в газету, у нее там кто-то знакомый работал.
Катя вышла от нее воодушевленная, и, хотя ее распечатки были покрыты аккуратными пометками (Маринушка деликатно пользовалась простым карандашом), Катя ничуть не обиделась, наоборот, была благодарна. К тому же если она кое-что доработает, то у нее будет первая публикация!
Она была почти счастлива. Почти.
Если бы не ожидание.
Ожидание сменилось недоумением, недоумение переросло в негодование, за несколько дней Катя испытала и ревность, и страх, и злость. Так что к выходным у нее уже не осталось сил страдать.
Ирка жила на окраине, а это довольно далеко от Катиного дома. Обратно Катю должен был отвезти Иркин отец на машине. Она отправилась пешком, хотела срезать путь, но, пока шла, тысячу раз пожалела, что не дождалась автобуса.
Ирка ждала ее, нетерпеливо прогуливаясь вдоль забора.
– Ну, где ты ходишь! – набросилась она. – Пешком, что ли? Ой, ты же, наверное, замерзла?! Есть хочешь? Мама готовит голубцы!
– Ир, погоди, – взмолилась Катя, – не все сразу.
– Пойдем! Пойдем в дом! – суетилась Ирка. – Не бойся, я Бланку привязала.
Катя с опаской взглянула в сторону будки, бешеная кавказка Бланка мгновенно выскочила и, гремя цепью, зашлась в хриплом лае.
– Бланка, – взмолилась Катя, – ну сколько можно! Ведь ты меня знаешь!
– Иди, иди, – подтолкнула ее смеющаяся Ирка, – толку с ней разговаривать, она же чокнутая.
В доме вкусно пахло. Иркина мама выглянула из кухни, кивнула, улыбаясь: