– Не знаю, что произошло сегодня, но я вижу, что была какая-то ссора. Я надеюсь, вы с Гейбриелом преодолеете ее.
– Я не уверена, что это возможно, Мириам.
– Вы любите друг друга, и это – главное.
– Но ведь вы не знаете, что произошло, – сказала Элетея.
– Я знаю, что он вернулся ночью и что вы хотели, чтобы он вернулся. Все остальное устроится.
Гейбриел тяжело вздохнул, поняв, что они едут в самый привилегированный бордель на Брутон-стрит. Усиленно охраняемый и пользующийся дурной славой, дом Одри Уотсон привлекал и впускал только самых избранных клиентов из высшего общества и лондонского полусвета.
Наслаждения, которые можно было получить в отдельных кабинетах, обходились в хорошенькую сумму. Для тех мужчин, которые не искали эротических удовольствий, заведение Одри предлагало прекрасный набор вин и блюд, а также разговор и общество талантливых гостей. Художники, поэты и политики часто посещали салон Одри. Гейбриел когда-то жадно пользовался этой привилегией – войти и познать чувственные удовольствия этого дома.
Теперь существовала только одна женщина, которую он желал, а ей здесь было не место. Ее место – рядом с ним, и он должен быть уверен, что ее отношения с Одри не имеют никакого темного смысла.
– Это что, шутка? – спросил он у кузенов.
Дрейк с грустью усмехнулся.
– Насколько я помню, ты однажды привез сюда мою жену, чтобы сыграть со мной шутку.
Гейбриел против воли улыбнулся. Господи, каким испорченным малым он был!
– Но ведь все кончилось хорошо, верно?
– Благодарности от меня не жди, – ответил Дрейк беззлобно.
– Поторопись, Гейбриел. – Хит открыл дверцу. – Мы все, кроме тебя, женаты, и эта наша небольшая экскурсия может попасть в газеты, если мы не поостережемся. Обойди ворота слева. Сторож проводит тебя по потайной лестнице. Одри ждет. Мы заедем за тобой через час.
Через несколько минут Гейбриела провели по внутренней лестнице борделя в личные апартаменты Одри – комнаты, загроможденные надушенными письмами, книгами, двумя пуделями и молодым человеком, которого вывели тем же путем, каким Гейбриел явился на аудиенцию к владелице сераля.
– О, Гейбриел, – пробормотала она, медленно оглядывая его с ног до головы, – любовь придала вам страстный вид, перед которым я просто не могу устоять. Это Элетея съездила вам в глаз?
Он вскинул руки, не отвечая, потом уселся на единственное свободное место в комнате – на кушетке рядом с Одри. Если она полагала, что он будет смущен или станет настаивать на том, чтобы остаться стоять, у него найдется что сказать ей. Он не собирался грубить – он просто был сбит с толку настолько, что его совсем не волновало это приглашение в личные комнаты одной из самых популярных в Лондоне куртизанок.
Она нахмурилась, словно прочла его мысли:
– Ради Бога, Гейбриел, вы не можете хотя бы притвориться, что обращаете на меня внимание?
Его взгляд медленно прошелся по ней, пристальный, оценивающий.
– Простите, – сказал он, тяжело вздыхая.
– Как поживает ваша матушка? – спросила она, беря его за подбородок и поворачивая лицом к свету.
Он отодвинулся.
– Что?
– Синяк темнеет с каждой минутой. Ваша матушка – герцогиня. Мне так хотелось побывать на ее свадьбе. В конце концов, сколько французских герцогов мне суждено встретить в жизни? Вы туда не поехали?
– Я не только не поехал, я ничего не знал – разве моя мать вышла замуж? За французского герцога? – спросил он, и его потрясение было достаточно искренним, чтобы вытеснить из головы все другие горести. Хотя бы на некоторое время. Он откинулся головой на парчовую подушку. – Должен ли я понимать, что вы вызвали меня сюда, чтобы поздравить с замужеством моей матери?
– Должна ли я понимать так, что вы следили за мной сегодня на балу у Грейсона?
– Ну и что с того? Это был бал. И вы разговаривали в саду, а не в исповедальне.
– Это был приватный разговор.
– А я, как будущий муж Элетеи, полагаю необходимым быть в курсе ваших отношений с моей женой.
Она поджала губы, не совсем скрывая улыбку.
– Ваша будущая жена. И она любит вас. Это и было главное, о чем мы разговаривали.
– Мне кажется, что в этом упрощенном объяснении отсутствует большая часть… например, как вы познакомились и по какой причине в прошлом году – и это видели – Элетея была у вас в доме.
Ее глаза сузились.
– Кто это вам сказал?
– Значит, она была у вас.
– Я ничего подобного не утверждаю, – сказала Одри язвительно. – Я говорю только, что она вас любит.
Гейбриел кивнул:
– Да. Но я не могу не задаваться вопросом, скольких мужчин она еще «любила» до меня.
Полуулыбка Одри не подтвердила и не успокоила его опасения.
– Разве это имеет значение? Стала бы она менее желанна вам, если бы была такого сорта женщиной, которых вы еще недавно находили неотразимыми?
Он сжал губы.
– Это другое дело. Я хочу на ней жениться.
– Как сильно? – с любопытством спросила она, наклонив голову набок.
– Настолько сильно, что я никогда в жизни не приду сюда и не посмотрю ни на какую другую женщину.
Она задумчиво усмехнулась:
– Влюбленный Боскасл – это воистину страшная сила. Вы очень сильный, Гейбриел. Полагаю, сегодня ночью мне будет сниться этот разговор. Как это вам, мужчинам из рода Боскаслов, удается вносить во все столько пылу?
– Скажите мне правду.
– Я уже сказала. Она вас любит. Это очень просто, не так ли?
– Черт побери, Одри. Вы знаете, о чем я спрашиваю, – она приходила сюда работать? Она спала с кем-то из этих мужчин, которых я встречал там, внизу? Или напротив которых я сидел за карточным столом? Я должен знать.
– Тогда спросите у нее.
Он встал, разочарованный, испуганный, – но все же ему нужна была правда.
– Я думаю, вы всегда любили ее, – тихо сказала она, когда он повернулся к ней спиной. – А теперь она возвращает вам вашу любовь. Остается только доказать, что вы – ее герой.
– Ее герой? – Он оглянулся, покачал головой: – Я оставляю вас, мадам, находясь в еще большем замешательстве, чем был, когда вошел сюда.
– Вам совершенно незачем вообще уходить, Гейбриел, – сказала она с обворожительной улыбкой.
Но он ушел еще до того, как она успела что-либо добавить к своим словам.
Гейбриел торопливо спускался по главной лестнице, меньше всего думая о приличиях. То есть о том, чтобы самому придерживаться приличий по крайней мере. Отношения Элетеи с Одри Уотсон оставались тайной, требующей разгадки. Но как заметила Одри, он жил на самом краю приличного общества все время, сколько себя помнил.