Все происходило в конце лета 1937 года.
Конечно, в тех случаях, когда нападению подвергалась девушка, только одна из четырех обращалась в полицию. Обычно мужчины стараются не допустить, чтобы их имя оказалось внесенным в полицейские анналы, то же самое касается и женщин. Ставшие жертвами насилия женщины зачастую считают, что жаловаться бессмысленно, и, кроме того, не хотят, чтобы касающиеся их факты были опубликованы в печати.
— Ну и что Риксман? — спросил я.
— Это был тот, кого мы ловили, — ответил Рондлер. — Мы стали следить за ним, и примерно на третью ночь он взял машину и поехал на одну из площадок, где проводили время любовники. Припарковав машину, он прошел около трехсот ярдов и стал ждать в темноте под деревом, где было удобно и темно. Мы получили все, что нам требовалось. У нас была сотрудница полиции — следователь, которая согласилась нам помочь. Мы схватили Риксмана на месте преступления. Конечно, ребята слегка потрудились над ним, и, когда его доставили сюда, он уже раскис. Сидел вон на том стуле и плел свою историю. Он мог вывернуться, но в тот момент не сообразил этого. Позже, когда у него появился адвокат, Риксман попытался разыграть ненормального, но это у него не получилось. Он рассказал, что у него был очень хороший бинокль ночного видения. Риксман прятался в темноте и рассматривал в него место, где обычно парковались машины. Изучив сидевших в машине, выбирал жертву и совершал нападение. Три-четыре раза видел полицейских, которые пытались разыграть парочку влюбленных, но, разгадав их хитрость, ловко избежал ловушки. Обладая таким биноклем, он легко распознавал обман и пережидал.
Он рассказал все. Не смог, конечно, припомнить все случаи своих нападений, но поведал достаточно много.
Он не отрицал и стрельбу. Однако все время клялся, что убийство Крейга не его рук дело. Некоторые не верили ему. Я верил. Не мог понять, зачем ему врать, если он все равно своим признанием приговорил себя к петле.
— Его повесили?
— Отправили в газовую камеру. К тому времени, когда ему был вынесен смертный приговор, он стал хитрее, — продолжал Рондлер. — После того, первого ночного допроса больше ничего не говорил. Стал слушаться адвоката, а тот посоветовал ему замолчать. Они ссылались на ненормальность и пытались придерживаться этой версии до самой казни, надеясь, что Риксмана помилуют. Но лично я никогда не считал дело Крейга закрытым.
— А что ты обо всем этом думаешь?
— Ничего не думаю. У меня нет фактов, чтобы разобраться, но скажу тебе, все могло быть.
— Как?
— Эта девица — Фенн — могла лишиться рассудка от любви к нему. Она хотела, чтобы Крейг на ней женился, а он не соглашался. Перепробовала все обычные трюки — не сработало. Он был влюблен в другую и собирался жениться. Тогда она уговорила его поехать с ней в последний раз на прогулку, придумала предлог, чтобы остановить машину, вылезти из нее и подойти к месту водителя.
Там она нажала курок, выбросила револьвер и с криками бросилась на дорогу.
— Да, так могло быть, — согласился я.
— Большинство убийств, которые остаются нераскрытыми, именно так и происходят. Все бывает так просто, что убийцу выгораживает любая версия. В этих преступлениях нечего распутывать. Чем сложнее заранее разработанный план, чем ухищреннее преступники стараются обойти закон, тем больше следов оставляют — таких следов, о которых не подумали и которые спрятать нельзя.
Удачное преступление обычно совершает человек, у которого одна нить. Он завязывает ее прочным, крепким узлом и затем уходит, бросая ее.
— А как с убийством Крейга? Какие-нибудь отпечатки пальцев или что-либо другое, за что можно зацепиться? — спросил я.
— Абсолютно ничего, кроме описания, которое дала Роберта Фенн.
— И что она рассказала?
Он открыл ящик стола, ухмыльнулся и сказал:
— Я только что перечитал это описание, сразу после того, как мы получили сообщение из Нового Орлеана.
Девица сказала, что преступник среднего роста, в темном костюме и пальто, фетровой шляпе и маске. Кроме того, она заметила, что на нем не было перчаток и что когда он появился вначале, то заметно прихрамывал, а когда убегал — уже не хромал. Черт знает что, а не показания!
— А ты сумел бы показать лучше, окажись на ее месте?
— Возможно, что и нет, — улыбнулся он, — но если стрелял не Риксман, значит — она.
— Что заставляет тебя так думать?
— Да ведь это единственный случай нападения на парочку, который не имеет объяснения. После ареста Риксмана нападения прекратились, точно ножом отрезало. Если кто-то другой занялся бы такими же налетами, как Риксман, мы столкнулись бы с подобными случаями.
Отодвинув свой стул, я сказал:
— Ты бы лучше закурил свою сигару, пока не сжевал ее до конца.
И заметил, как брови его снова сдвинулись.
— Ты получил черт знает сколько информации, а взамен не дал почти ничего.
— Возможно, я не могу предложить взамен многого.
— А может быть, можешь? Послушай, Дональд. Я хочу тебе кое-что сказать.
— Говори.
— Если ты крутишь с этой женщиной, мы прижмем тебя к ногтю.
— С какой женщиной?
— С Робертой Фенн.
— А что с ней такое?
— Ее ищет полиция Нового Орлеана, и, поскольку сейчас так сложились обстоятельства, мы тоже ищем ее.
— Что дальше?
— Если ты знаешь, где она, и прикрываешь ее, то получишь сильный удар, хороший удар туда, где будет очень больно!
— О'кей, спасибо за намек, — сказал я и вышел.
Из телефонной будки в здании я позвонил в офис.
Берта Кул только что вошла. Я сказал ей, что буду не позже чем через два часа. Она хотела узнать, что происходит, но я ответил, что не могу обсуждать такие дела по телефону. И отправился в отель.
Роберта Фенн спала допоздна.
Я присел на край ее постели и сказал:
— Давай поговорим.
— О'кей.
— Этот Крейг. Что ты можешь о нем рассказать?
— Я с ним встречалась.
— Может быть, ты мечтала выйти за него замуж, а он не хотел жениться?
— Нет.
— У тебя были какие-то осложнения?
— Нет.
— Ты знала, у кого он работает?