– Извините, – сказала Фэй.
– Здесь не следует так разговаривать, – сказала Мамаша Сумо.
– Я понимаю. Простите, пожалуйста.
– У маленьких деток большие ушки, – заявила Мамаша Сумо.
У твоего сынка еще и задница большая, подумала Фэй, но сказала только:
– Послушайте, я ведь извинилась. Дети ничего не слышали. У меня личные неприятности, из-за которых…
Но Мамаша Сумо, испытывая чувство морального превосходства, отвернулась и с праведным видом замаршировала дальше. Позже Фэй видела, как она разговаривает с воспитательницей «Крох-а-Рамы», которая после занятий отвела Фэй в сторону и прочла ей лекцию о несоответствующих контекстах для агрессивной вербализации.
С тех пор Фэй не разговаривала с Мамашей Сумо, но сейчас приблизилась, увидев, что выведенная из себя Эстель вырывает свою погремушку из рук Малыша Сумо.
– МОЯ! – сказал Малыш Сумо, наваливаясь на Эстель с протянутыми руками.
Эстель раскрыла рот с явным желанием цапнуть пухлую ручонку Малыша Сумо.
– Нет! – сказала Фэй, подхватив Эстель на руки. – Мы не кусаемся, Эстель. Мы никогда не кусаемся.
– МОЯ! – завопил Малыш Сумо, увидев, как погремушка, все еще в руках Эстель, взмыла из пределов досягаемости.
Мамаша Сумо была вне себя.
– Она хотела его укусить] – заявила она Фэй. – Хотела укусить моего сына!
Девять мамаш в комнате повернули головы в их сторону.
– МОЯ! – кричал Малыш Сумо.
– Извините, – сказала Фэй Мамаше Сумо. – Но ваш сын отбирал все ее погремушки, а она от этого…
– МОЯ!! – сказал Малыш Сумо, стукнув Фэй по ноге. – МОЯ!!
Удар был недетский – Фэй было больно. Еще и голова начала болеть.
– Вы себе представляете, насколько опасен человеческий укус? – спросила Мамаша Сумо.
– Да, но она же не…
– МОЯ!! (СТУК) МОЯ!! (СТУК.) МОЯ!! (СТУК.)
– Человеческий укус крайне опасен, – заявила Мамаша Сумо. – Мой муж – доктор.
Тут Малыш Сумо вцепился своими острыми маленькими зубками в ногу Фэй, прокусив джинсы над левым коленом.
– Оу! – вскрикнула Фэй, отдергивая ногу. Потеряв опору, Малыш Сумо упал ничком. После зловещей двухсекундной тишины он испустил вопль, от которого бьются стекла. Мамаша Сумо, заголосив на том же уровне громкости, упала на колени и сгребла свое воющее дитя в охапку. Фэй видела, что он не пострадал. У нее же было ощущение, что в ногу вонзили нож для колки льда.
– Что случилось? – спросила спешно прибежавшая воспитательница «Крох-а – Рамы».
– Она хотела укусить моего сына! – сказал Мамаша Сумо, указав на Эстель.
– Кусательному поведению в «Крох-а-Раме» не место, – сказала воспитательница «Крох-а-Рамы».
– Моя дочка никого не кусала, – ответила Фэй. – На самом де…
– Она пыталась! – перебила Мамаша Сумо. – Она собиралась укусить моего сына.
– Мы не можем допустить агрессивного поведения, которое ставит под угрозу физическое состояние наших участников.
– Но я же говорю вам, что она не…
– Человеческие укусы крайне опасны, – сообщила Мамаша Сумо. – Мой муж – доктор.
– Может, он тогда рот тебе зашьет? – сказал Фэй. Мамаша Сумо потеряла дар речи. Воспитательница рассердилась.
– Если вы и ваша дочка не можете взаимодействовать в рамках парадигмы «Крох-а-Рамы», – сказала она, – то, боюсь, вам придется прекратить ваше участие.
– Хорошо, – ответила Фэй. – Пожалуйста. Мы прекратим участие в рамках вашей парадигмы. Только у меня подозрение, что ты ни хера не знаешь, что означает это слово.
Девять мамаш в комнате издали одновременный вздох изумления. Фэй с Эстель на руках прошагала к двери, открыла ее и вышла. Обнаружив, что идет босиком, снова открыла дверь и вернулась в класс. Мамаши, которые уже начали судачить, замолкли и наблюдали, как Фэй забирает свои туфли и крошечные кеды Эстель и снова выходит. Она слышала, что гул голосов возобновился, как только она за– крыла дверь; он не прекратится еще несколько дней и даже недель.
Все еще босая, Фэй быстро донесла Эстель под дождем к припаркованному «проубу». Посадила Эстель в машину, проверила, на месте ли ее чашка для сока и маленькие пластмассовые игрушки. Надела туфли и села за руль. Уткнула лицо в ладони и заплакала.
– Мамуля плачь, – сказала Эстель.
– Мамуля о'кей, милая, – Фэй шмыгнула носом.
– Мамуля о'кей, – сказала Эстель. – Плачь.
– Я не плачу, детка, – сказала Фэй и повернулась к ней с широкой притворной улыбкой.
– Белоснежка, – сказала Эстель, подняв маленькую пластмассовую Белоснежку. Это была ее любимая кукла. В свои два года она уже знала суть истории: Красивая девушка, но спит. Потом приходит красивый мужчина. Целует ее! Она просыпается! Счастливая! Навсегда! Или, по крайней мере, до тех пор, пока не встретит куклу – адвоката по бракоразводным процессам.
– Белоснежка, – повторила Эстель. – Спит. Он целует.
– Правильно, милая, – сказала Фэй. – Он ее целует. – Она выудила из сумочки носовой платок, высморкалась, взяла сотовый телефон и позвонила матери.
– Алло? – сказала мать.
– Привет, это я. Можешь сегодня прийти? Извини, но корабль выходит в море.
– Выходит? В такой ураган?
– Да. Я звонила.
– Ну так скажи им, что не можешь.
– Мама, я должна. Это моя работа.
– Ну так найди другую работу.
Фэй вздохнула.
– Мам, просто скажи, пожалуйста, можешь сегодня прийти или нет?
– Хорошо, я приду, а потом буду объяснять Эстель, что ее мама была сумасшедшая – уплыла и погибла во время урагана.
– Спасибо, мама.
Молчание. Многолетний опыт подсказывал Фэй, что ее мать выдаст дальше. Ну, конечно:
– Я сегодня говорила с Мэгги.
Мэгги была младшая сестра и, на взгляд матери, совершенно идеальная дочь, у которой был идеальный и весьма преуспевающий муж, благодаря которому она могла сидеть целый день с тремя идеальными отпрысками в идеальном современном доме, в прихожую которого уместилась бы вся квартира Фэй.
– Замечательно, – сказала Фэй. – Как она?
– Прекрасно.
– Замечательно.
– У нее все очень хорошо. Снова молчание.
– Не то что у меня, – заметила Фэй.
– Я этого не говорила, – сказала мать.