Господи... Иисусе. Он не сможет жить так, сшибая все вокруг, врезаясь в каждый угол, падая. Правда, не похоже, что у него есть выбор.
С тех пор как свет померк, Роф постоянно ждал, что его глаза вновь заработают. Но проходило время, Хэйверс не давал конкретных ответов, а Док Джейн вводила в заблуждения относительно того, с чем его сердце и мозги начали смиряться: эта темнота была новой реальностью, по которой он шагал.
Точнее, падал.
Как только кристаллики люстры затихли, каждая частичка его тела закричала, и он взмолился, чтобы никто, даже Бэт, не попытался утешить его или сказать, что все наладится.
Ничего не наладится. Зрение не вернется, независимо от того, что пытались сделать доктора, независимо от кормления, независимо от того, как часто он отдыхал или как хорошо заботился о себе. Черт подери, даже до того как Ви рассказал о своем видении, Роф знал, что так и будет: зрение падало в течение веков, острота уходила на протяжении долгого времени. Головные боли мучили его столетиями и в последние месяцы они усилились.
Он знал, что этим все кончится. Всю свою жизнь, он знал и игнорировал это знание, но вот она реальность.
– Роф. – Мэри, шеллан Рейджа, нарушила тишину, ее голос был ровным, спокойным и совсем не расстроенным или взволнованным. Контраст с хаосом в его голове заставил Рофа повернуться на звук, пусть он и не мог сказать ничего в ответ, потому что не было голоса. – Роф, я хочу, чтобы ты протянул свою левую руку. Ты обнаружишь косяк двери в библиотеку. Подвинься и сделай четыре шага назад, в комнату. Я хочу поговорить с тобой, и Бэт будет рядом.
Слова были столь уверенными и логичными, что казались картой в этих тернистых джунглях, и Роф последовал указаниям с отчаянием заплутавшего путешественника. Он вытянул руку и… да, почувствовал неровную поверхность дверного косяка. Отойдя в сторону, король с помощью обеих рук прошел в дверь, а потом сделал четыре шага назад.
Раздались тихие шаги. Двух пар ног. Затем дверь в библиотеку закрылась.
Роф ощущал двух женщин, их выдавало мягкое дыхание, и ни одна из них не подходила близко, чему он был благодарен.
– Роф, мне кажется, твое зрение вернется не скоро. – Голос Мэри шел справа. – Я думаю нам надо придумать что-то на это время.
Быстро подсуетились, подумал он.
– Например, что? – проворчал он.
Ответила Бэт, давая ему понять, что не сделала секрета из его проблемы, и, несомненно, уже все обсудила с Мэри.
– Трость, чтобы удерживать равновесие при ходьбе, и можно сделать перестановку в кабинете для удобства передвижений.
– Стоит подумать и о других вариантах, – добавила Мэри.
Пытаясь переварить их слова, Роф слышал только стук сердца, ревущий в ушах, и он изо всех сил старался не прислушиваться. Да уж, повезло ему. Когда его прошиб холодный, липкий пот, собравшийся каплями над губой и под подмышками, Роф не понял, было ли это из-за страха, или от усилий, которые он прилагал, чтобы не свалиться женщинам под ноги.
Наверное, и то и другое. Конечно слепота не самая приятная вещь на свете, но что его действительно добивало, так это клаустрофобия. Без зрения, в качестве опорной точки, он был в плену тесного пространства, под своей кожей, заключенный в своем теле… и он плохо справлялся с таким дерьмом. Это напомнило ему время, когда он был молод, и отец запер его… он был заперт, наблюдая, как его родителей убивали лессеры...
Пронзительное воспоминание подогнуло колени, и Роф потерял равновесие, накрениваясь набок, пока не начал выпадать из собственных ботинок. Именно Бэт подхватила его и аккуратно подтолкнула так, что он приземлился на диван.
Пытаясь дышать, он с силой вцепился в ее руку, и это прикосновение удержало его от жалких рыданий.
Мир исчез... исчез... исчез...
– Роф, – сказала Мэри, – если ты вернешься к работе, это очень поможет. Мы можем временно взять часть дел на себя. Есть много способов облегчить тебе жизнь и помочь адаптироваться, чтобы...
Она продолжала что-то говорить, но Роф ее совсем не слышал. Он мог думать лишь о том, что не будет больше сражаться, никогда. Он не получит даже размытого представления о том, что лежит на его тарелке, кто сидит за столом и что надето на Бэт. Он не знал, как будет бриться, находить в шкафу одежду, мыло и шампунь. Как все устроится? Он не сможет поднимать нужный вес или заниматься на беговой дорожке или… черт, завязывать шнурки на кроссовках…
– Мне кажется, что я умер, – выдавил он. – Если все так и останется... все кем я был... умерло.
Голос Мэри раздался прямо напротив него:
– Роф, я видела людей, которые прошли через то, с чем ты сейчас столкнулся. У меня были пациенты с аутизмом, которым вместе со своими родителями пришлось учиться жить по новым правилам. Но для них это не было концом света. Никакой смерти, просто иной образ жизни.
Пока Мэри говорила, Бэт поглаживала его предплечье, скользя рукой вверх и вниз по татуированному изображению его родословной. Прикосновение заставило его подумать о том, сколько мужчин и женщин жило до него, их храбрость проверялась вдоль и поперек брошенными вызовами.
Он нахмурился, почувствовав смущение от своей слабости. Если бы его отец и мать были живы, ему бы стало стыдно за свои действия. И Бэт… его любимая, его супруга, его шеллан, его королева, тоже не должна видеть его в таком состоянии.
Роф, сын Рофа, не должен прогибаться под опустившимся на него бременем. Он должен нести его на своих плечах. Так поступали члены Братства. Так поступал король. Достойный мужчина. Он должен нести свою ношу, вознестись над болью и страхом, стойко стоять не просто ради любимой, но и для себя самого.
Вместо этого, он свалился с лестницы, словно какой-то пьяница.
Он прокашлялся. Потом еще раз.
– Я... мне надо переговорить кое с кем.
– Хорошо, – ответила Бэт. – Мы приведем к тебе, кого пожелаешь...
– Нет, я доберусь туда сам. Мне надо идти. – Он встал на ноги и сделал шаг вперед... прямиком в кофейный столик. Цедя проклятия и потирая голень, он сказал: – Вы не могли бы оставить меня здесь одного? Пожалуйста.
– Можно я... – голос Бэт сорвался. – Можно я вытру тебе лицо?
Он рассеянно потер щеку и почувствовал влагу. Кровь. У него до сих пор шла кровь.
– Все в порядке. Я в норме.
Он услышал мягкую поступь двух женщин удаляющихся к двери, а затем щелчок замка, когда одна из них повернула ручку.
– Я люблю тебя, Бэт, – торопливо сказал Роф.
– Я тоже тебя люблю.
– Все... все наладится.
Повторный щелчок и дверь закрылась.
Роф сел на пол, прямо там, где стоял, потому что доверял себе недостаточно, чтобы пройтись по библиотеке и выбрать лучшее положение. Когда он устроился, треск в камине дал ему некую систему отсчета… и он осознал, что может мысленно представить комнату.