На сей раз вперед подался Эльрик. Он узнал город. Этот город был для него тем, чем для меня – Бек. И я тоже узнал Призрачный город Имррир, столицу империи Мельнибонэ, острова Драконьих Владык. Из верхних бойниц в башнях вырывались, подобно знаменам, языки пламени.
Я оглянулся. Бек, милый сердцу Бек! Зеленые холмы, густые гостеприимные леса, древние, замшелые камни стен… Только теперь я разглядел колючую проволоку, которой обнесли замок, и пулеметные вышки у ворот. По двору бегали овчарки, повсюду расхаживали люди в мундирах СС. На дороге к замку показался большой «мерседес». За рулем сидел Клостерхейм.
– Как… – начал я.
– Именно так, – ответила Оуна. – Я вас предупреждала. Он идет по двум дорогам одновременно и сейчас находится сразу в двух мирах. Надо отдать ему должное, он превзошел всех нас в познаниях о природе мироздания и потому способен воевать как минимум на двух фронтах. В этом его слабость.
– Или сила, – поправил Эльрик с невеселым смешком. – Он нарушает все правила и потому добивается успеха. Но если правила больше не имеют значения…
– Он победил?
– Не везде, – возразила Оуна. Неуверенности в ее голосе не было. Я видел, что девушка растеряна.
Эльрик принял решение.
– Он в двух мирах – значит, нам надо разделиться. У нас теперь два меча, которые связаны друг с другом. Я отправляюсь на Мельнибонэ, а ты, граф, возвращайся в свой Бек.
– Откуда взялись картинки? – задал я давно терзавший меня вопрос. – Как они сложились?
– Я этого захотела, – Оуна потупилась. – Мы многого не знаем. А что, если Серые Жилы созданы воображением богов и смертных? Что, если здесь обитают самые сокровенные желания и самые жуткие страхи? И не просто обитают, а рождаются заново, каждый день, каждый миг? Благодаря необычайному могуществу человеческого воображения…
– Рождаются заново, – задумчиво повторил Эльрик, – рождаются в вечности, – он положил руку в перчатке на рукоять меча. – И среди них нет двух одинаковых – они отличаются друг от друга, одни совсем чуть-чуть, другие разительно. Воспоминания, желания… Переменчивые, как море. И мироздание растет, ввысь и вширь, как крона дерева…
– Не будем забывать, что у Гейнора в руках средство создать любую реальность, – сказала Оуна. – Он владеет Граалем, который по праву принадлежит вам, граф, – вы должны его охранять, но не использовать.
Это заявление было настолько неожиданным, что я засмеялся.
– Принадлежит мне? Я всегда думал, что Грааль – собственность Господа, если, конечно, Он существует. Или Он – то самое Равновесие, стержень мироздания?
– Об этом много спорят, – ответила девушка, – особенно среди похитительниц снов. Ведь мы живем за счет украденных сновидений. А в Серых Жилах, говорят, сбываются все сны до единого – и светлые, и кошмарные.
Я огляделся, пожал плечами. Мой взгляд постоянно возвращался к двум окошкам в тумане. Очередная иллюзия – возможно, созданная Оуной, которая, по ее собственным словам, унаследовала от матери навыки чародейства. Какие у меня основания верить девушке, какие есть доказательства ее искренности? С другой стороны, а с какой стати мне ей не верить?
Накатила злость, порожденная беспомощностью. Хотелось выхватить меч, порубить туман в клочья, прорваться в Бек, вернуться в спокойное прошлое…
Но над Беком развевался флаг со свастикой. И это, я нисколько не сомневался, была не иллюзия.
Эльрик язвительно улыбнулся.
– Не так-то просто изловить врага, который прячется одновременно в двух мирах. Как ни жаль расставаться, друзья мои, думаю, у нас нет другого выхода. Вы двое отправляйтесь за ним в мир графа – а я попытаюсь остановить его на Мельнибонэ.
– Хватит ли нам сил, поодиночке? – спросил я. Ведь мы воевали не только с Гейнором и Клостерхеймом, но и с владыками Вышних Миров.
– Конечно, мы станем слабее, – признал Эльрик, – значительно слабее. Но иного не дано. Я должен вернуться в Имррир, а тебе, граф, должно помешать Гейнору в твоем мире. Учтите, Грааль не может находиться сразу в нескольких местах. Потому Гейнор унесет его туда, где от него будет больше пользы. И тот из нас, кто отыщет Грааль, пусть немедля известит остальных.
– И куда же он мог его унести? – справился я.
– Куда угодно, – откликнулся мелнибонэец и покачал головой.
– Мест не так много, – вмешалась Оуна. – Всего два: Морн, чьи камни нужны Гейнору, чтобы воззвать к Хаосу, и Бек.
Эльрик вскочил в седло. Конь заржал, забил копытом. Мой двойник послал животное вперед, к тому окну, где кипела жестокая битва. На скаку обернулся, обнажил клинок и отсалютовал мне. Это салют был прощанием – и обещанием новой встречи. Вот он исчез в окне – а в следующий миг появился на равнине, со сверкающим мечом в руке, и поскакал по направлению к Имрриру.
Оуна легонько ударила по крупу мою лошадь, и та умчалась в туман. Надеюсь, с ней ничего не случится. Потом девушка взяла меня за руку и подвела к другому окну. Мы вдохнули аромат напоенной соками травы; я с жалостью глядел на свой замок, который нацисты ухитрились превратить в крепость. Должно быть, разместили в нем какой-нибудь штаб.
Мы прыгнули. Будем считать, что нас не заметили. Эсэсовцы были повсюду. Замок охранялся со всех сторон: куда ни глянь, везде пулеметные вышки и колючая проволока. А ров обнесен проволокой по обоим берегам.
Мы ползком спустились с холма и укрылись в ложбинке. Я без труда находил дорогу, ибо знал окрестности Бека как свои пять пальцев. Мне были ведомы все заячьи тропки в лесах, все лисьи угодья. Мы, фон Беки, всегда стремились жить в гармонии с природой.
Мой дом превратился в вертеп, в надругательство над всем, что он когда-то олицетворял – общественный прогресс и верность традициям, культуру и образование, доброту и любовь к родной земле; ныне он символизировал то, что было ненавистно истинным немцам, – нетерпимость, неуважение, необузданность нравов и жестокость. Я чувствовал себя так, будто подвергся грубому насилию. Тому самому насилию, тому поруганию, которому вместе со мной подверглась Германия. Это зло родилось не на немецкой почве, его породила почва всех стран, участвовавших в Великой войне, алчность и страх всех тех ничтожных политиканов, которые не слушали голосов избирателей, вкупе с противоборством партий, с невежеством обывателей, не желавших вникать в смысл речей тех, кто выступал от имени народа, и позволивших втянуть себя в войну, у которой не могло быть победителей, и по-прежнему следовавших за вожаками-демагогами, как бараны на бойню…
Что это за стремление к смерти, охватившее, похоже, всю Европу? Сознание общей вины? Или понимание того, что наша жизнь не соответствует христианским заповедям? Или безумие, которое заставляет совершать гибельные шаги – и проливать слезы над собственной участью?
Наступила ночь. Нас никто не разыскивал. Оуна подобрала в придорожной канаве ворох газет. На них, по всей видимости, кто-то недавно спал. Девушка внимательно изучила пожелтевшие, запачканные листки, а потом сказала: