Благодарю Вас за искренние и сердечные соболезнования по поводу потери моей дорогой Амелии. Минувшая зима выдалась тяжелой, поскольку едва ли не каждый месяц уносил с собой одного из давних друзей, по болезни или в силу почтенного возраста. И теперь я с глубочайшим унынием размышляю о тех скоротечных годах, которые еще проведу на этом свете.
Сознаю, что, вероятно, нынче выдалась последняя возможность обратиться к непростому предмету, о коем нужно было завести речь давным-давно. У меня не было охоты говорить об этом, ибо я знал, что Ваша тетушка считала благоразумным держать это в тайне.»
Джулия подняла глаза.
— Это было написано в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году. Захоронение появилось гораздо раньше.
— Читайте дальше, — велел Пейдж.
И она послушно дочитала до последнего абзаца. «Покуда я просто присовокупляю газетную вырезку, о коей упоминал ранее. Если в Вас не зародится желание узнать остальное, пожалуйста, сообщите мне, и я больше никогда не заведу об этом речь. Но если приключения
Ваших родителей все же пробудят в Вас интерес, я при следующей же возможности снова возьмусь за перо. И Вы узнаете правдивую историю о Вашей тетушке и Вестэндском Потрошителе. С нежнейшими пожеланиями, О.В.Х.»
— Вы понимаете, кто такой О.В.Х.? — спросил Генри.
Его глаза, увеличенные линзами очков, просияли от возбуждения.
— По телефону вы сообщили мне, что это Оливер Венделл Холмс.
— А вы знаете, кто он?
— Он был судьей, верно ведь? В Верховном суде. Генри раздраженно вздохнул.
— Нет, судьей был его сын, Оливер Венделл Холмс-младший! А это письмо писал Венделл-старший. И вы наверняка о нем слышали.
Джулия нахмурилась.
— Он был писателем, правильно?
— И это все, что вы о нем знаете?
— Прощу прощения. Я преподаю не совсем историю.
— Вы преподаете? И что же?
— Я учу третьеклашек.
— Даже учитель младших классов должен знать, что Оливер Венделл Холмс-старший был не просто литературной фигурой. Да, он поэт, романист и автор биографий. А еще он был преподавателем, философом и одним из самых влиятельных людей Бостона. Но и это не все. В списке его заслуг перед человечеством последняя ипостась важнее всех прочих.
— Какая же?
— Он был врачом. Одним из лучших врачей своего времени. Заинтересовавшись, Джулия снова взглянула на письмо.
— Значит, оно имеет историческую ценность.
— А Маргарет, которой адресовано это письмо, — моя прапрабабка, доктор Маргарет Тейт-Пейдж, рожденная в восемьсот тридцатом году. Она была одной из первых женщин-врачей в Бостоне. Это ее дом теперь принадлежит вам. В восемьсот восьмидесятом, в год постройки дома, ей было пятьдесят лет.
— А кто эта тетушка, о которой говорится в письме?
— Понятия не имею. Я абсолютно ничего о ней не знаю.
— А есть еще какие-нибудь письма от Холмса?
— Надеюсь, мы найдем их там. — Он взглянул на десяток коробок, сваленных возле обеденного стола. — Пока я искал только в этих шести. Все очень разрозненно и беспорядочно. Но это и есть история вашего дома, госпожа
Хэмилл. Это все, что осталось от людей, живших в нем.
— Он написал, что присовокупляет газетную вырезку. Вы нашли ее?
Пейдж потянулся за обрывком газеты.
— Думаю, Холмс упоминал вот об этом.
Вырезка до того потемнела от времени, что при сером дневном свете, который проникал в окно, Джулия с трудом различала крохотный шрифт. Только когда Генри включил лампу, она смогла разобрать слова.
На вырезке стояла дата — 28 ноября 1830 года.
ВЕСТЭНДСКОЕ УБИЙСТВО НАЗЫВАЮТ «ОТВРАТИТЕЛЬНЫМ И НЕЛЕПЫМ»
В среду, в десять вечера, после того как в луже крови на черной лестнице Массачусетской общей больницы обнаружилось тело мисс Агнес Пул, медицинской сестры, ночные стражники были призваны в указанную больницу.
По словам стражника Пратта, повреждения на теле сестры не оставляют ни малейшего сомнения в том, что нападение было очень жестоким, скорее всего его совершили при помощи большого режущего орудия, похожего на ноне мясника. Господин Пратт не сообщил репортеру имя единственного свидетеля, однако подтвердил, что это молодая женщина, описавшая преступника так: «Одет во все черное, словно сама Смерть с крыльями хищной птицы».
Убийство было совершено в Бостоне, — заметила Джулия.
— Всего-то полдня езды на экипаже от вашего дома в Вестоне. А жертва убийства — женщина.
— Я не вижу никакой связи с моим домом.
— Возможно, связующим звеном был Оливер Венделл Холмс. Он пишет Маргарет, которая живет в вашем доме.
Он упоминает и ее загадочную тетушку, и убийцу, известного под именем Вестэндский Потрошитель. Холмс каким-то образом связан с этим делом об убийстве, с делом, о котором он считает нужным рассказать Маргарет более пятидесяти лет спустя. Зачем? Что это за таинственный секрет, о котором она не должна была узнать?
Издалека донесся гудок парохода, и Джулия подняла глаза.
— Жаль, что мне придется торопиться на паром. Мне очень хотелось бы узнать ответ на этот вопрос.
— Тогда не уезжайте. Почему бы вам не переночевать? Я видел на крыльце вашу дорожную сумку.
— Мне не хотелось оставлять сумку в машине, поэтому я прихватила ее с собой. Я собиралась снять номер в каком-нибудь мотеле Линкольнвилла.
— Но вы же видите, сколько у нас работы! У меня наверху есть чудесная гостевая комната, из нее открывается потрясающий вид.
Поглядев в окно на туман, который становился все гуще и гуще, Джулия подумала: «О каком виде может идти речь?»
— Но, возможно, вам не стоит тревожиться из-за этого. Похоже, теперь только меня одного интересует история. Я просто подумал: вдруг вы чувствуете то же самое, раз уж вы прикасались к ее костям? — Пейдж вздохнул. — Ну что ж. Какая разница? В один прекрасный день каждый из нас будет на ее месте. Мертвым и забытым. — Он отвернулся.
— Последний паром уходит в четыре тридцать. Если хотите успеть на него, вам пора возвращаться к причалу.
Джулия не двинулась с места, продолжая думать о том, что сказал Генри. О забытой женщине.
— Господин Пейдж! — окликнула она.
Он обернулся — этакий гномик, сжимающий в руке узловатую палку.
— Думаю, я у вас переночую.
Для своего возраста Генри был удивительно устойчив к алкоголю. Когда ужин был закончен, они почти допили вторую бутылку вина, и в глазах у Джулии помутилось. На улице уже стемнело, в свете лампы обстановка комнаты сливалась в теплую дымку. Они ужинали на том же столе, где были разложены бумаги, и возле остатков жареной курицы возвышалась стопка старых писем и газет, которые Джулии еще предстояло просмотреть.