— Представьте себе такую ситуацию. Кто-то прячет у себя дома партию незаконно добытых изумрудов. Пять из них вдруг исчезают. Возможно, человек, у которого хранится эта партия, догадывается, кто взял изумруды, но не знает, где они. Он надеется, что камни рано или поздно, вернутся к нему, но ждать не может: ему надо отчитаться за всю партию. Разве не логично вынуть тринадцать изумрудов из оправы и спрятать пять из них там, где никто не стал бы их искать? Разумеется, этот человек не мог предположить, что через несколько часов его убьют, а полиция, производя обыск, исследует слив раковины.
— Интересная гипотеза, — сказал Маранилья. — А есть ли у вас доказательства? Я утвердительно кивнул.
— Анализ показал, что на ладонях Кеймерона нет следов пороха. Полиция решила, что из пистолета стрелял убийца, но при этом не обратила внимания на одно серьезное обстоятельство: тонкие кожаные перчатки, лежавшие на столе убитого.
Маранилья поморщился:
— Кто же стреляет из пистолета в перчатках?
— А что, если стрелявший просто не успел их снять? Заметим, что в перчатках трудно выстрелить с точностью. Теперь остается поразмышлять, зачем понадобилось стрелявшему надевать тонкие кожаные перчатки и что заставило его схватить пистолет, не успев их снять. Думаю, можно прийти к весьма интересным выводам.
Впервые лицо Хурадо выразило какие-то чувства. Он неожиданно щелкнул пальцами и воскликнул:
— Теперь все ясно, амиго!
Маранилья сказал что-то по-испански, Хурадо кивнул, оба встали и пошли к выходу.
— Извините, мы ненадолго, — бросил на прощание Маранилья.
Мы остались наедине с растерянным и испуганным управляющим.
Шаги замерли за дверью.
Берта посмотрела на меня, уже открыла рот, собираясь что-то сказать, но раздумала.
Мы сидели в тишине, нарушавшейся лишь жужжанием мух.
Вдруг Фелипе Муриндо заговорил медленно, старательно выговаривая слова. Всем своим видом он молил: поймите меня!
— Где твой словарь, Берта? — спросил я.
— Да не словарь это, а разговорник! Все равно от него никакого толку: эти бездельники даже свой родной язык не знают!
Я взял разговорник. В конце был небольшой испанско-английский и англо-испанский словарик. Я ткнул пальцем в столбик испанских слов и, улыбнувшись, показал Муриндо.
Он тупо уставился на меня.
Я взял его указательный палец и стал водить им по странице, останавливаясь на разных словах — сначала испанских, потом английских.
Муриндо не реагировал.
Тогда я решил изменить тактику. Отыскав в словарике слово «переводчик», снова стал водить указательным пальцем Муриндо слева направо, а потом наоборот. Он только нахмурился, покачал головой и произнес что-то по-испански.
Я прочитал слово «переводчик» по приведенной в словаре транскрипции: «Ин-тер-пре-та».
Только сейчас до Муриндо что-то дошло: он закричал, отчаянно жестикулируя. Я не понял ни слова, но было ясно — он и слышать не хочет ни о каком переводчике.
— Ну что, нашел с ним общий язык? — съехидничала Берта.
— Увы! Я предложил ему поискать переводчика, и видишь, как он отреагировал.
— А зачем ты тыкал его пальцем в разговорник?
— Я надеялся, он сможет отыскать здесь нужные слова, но дело в том, что он не умеет читать.
— Черт побери! — с досадой воскликнула Берта. — Так нужно с ним поговорить, а ничего не выходит.
Я стал листать разговорник, пока не нашел фразу: «Пожалуйста, говорите медленнее», и разборчиво, по слогам прочитал ее испанский перевод.
Муриндо кивнул и начал говорить, я а попытался воспроизвести на листке бумаги фонетическую транскрипцию его слов.
Когда Муриндо замолчал, листок был исписан совершенно непонятными для меня словами, но я знал: стоит медленно прочесть их человеку, понимающему по-испански, и он разберет, в чем дело. Может, я и сам бы разобрался, будь у меня под рукой хороший испанско-английский словарь.
Я сложил листки и сунул в карман.
Муриндо прижал палец к губам: просил нас молчать.
Я кивнул.
Потом он протянул вперед правую руку.
— Песо, — сказал он. — Динеро. [3]
Я снова стал листать разговорник — на этот раз раздел «Платежи и расчеты». Найдя нужную фразу, медленно прочитал ее вслух. Муриндо сперва не понял, и мне пришлось повторить. Но вот он с удовлетворением закивал.
— Что ты ему сказал? — поинтересовалась Берта.
— Сказал, что если информация, которую он только что предоставил, окажется полезной, она будет оплачена.
— Боже правый! — воскликнула Берта. — Ты что, решил заняться благотворительностью? Какая может быть польза от его болтовни?
— Пока не знаю.
— Надо хорошенько разобраться, — сказала Берта с умным видом. — Дай-ка я сама посмотрю.
Я протянул ей листок.
— Попробуй. Когда прочтешь, скажи мне, сколько стоит эта информация, и я заплачу ему.
Берта кинула на меня гневный взгляд, но листок взяла и попыталась разобрать мои записи.
Мы с Бертой не слышали шагов — Маранилья умел подкрадываться тихо, как кошка, но сидевший лицом к двери Муриндо что-то встревожено прошептал по-испански, и я понял: он подает сигнал тревоги. Я обернулся — на пороге стояли Маранилья и Хурадо.
Берта быстро сложила листок, хотела было положить его в сумку, но, передумав, сунула за пазуху.
— По-моему, все прекрасно, — радостно сообщил Маранилья. — Кожаные перчатки на столе и лишние пять изумрудов — это как раз недостающее звено в цепи нашего расследования.
— А что Хокли?
— Насколько мы поняли, Хокли решил, что шахта приносит гораздо больше прибыли, чем значится в официальных документах. Он заподозрил, что у Ширли Брюс есть побочные доходы и что их источник — эта самая шахта. Хокли хотел уличить опекунов в сговоре с Ширли — тогда он мог бы подать в суд и добиться отмены опеки. В Панаме у него есть друг, летчик. Хокли наотрез отказался назвать его имя. Как бы то ни было, он тайком проник в Колумбию… Конечно, он совершил ряд мелких правонарушений, но все, что он говорит…