Оставшись в одиночестве, я уселся поудобнее на каком-то ящике и устремил свой взгляд в даль, на подернутые сизой дымкой леса, на уходящую к ним глинистую дорогу, на облетевшие перелески… Дом профессора никуда не денется, а когда я еще увижу такую красоту?…
Время шло. Шуршали в опилках мыши, под самым коньком, там, где сходятся стрехи, я заметил несколько черных, кожистых фунтиков - завернувшись в крылья, висели кверху ногами впавшие в зимнюю спячку летучие мыши…
Борис сменил меня, сытый и довольный - Лена сварила отменный борщ, и искатель уже снял пробу.
- Иди, обедай! - подмигнул мне Борис.
- Борь, яснее ясного, что Судакова тут нет! - сказал я, вставая.
- Да я понимаю… Но должны же были мы попробовать? Давай так - сегодня донаблюдаем, переночуем, а завтра утречком двинем домой. Идет?
Я кивнул.
- Договорились!
Борщ в самом деле удался. Я съел две полные миски. Лена за компанию посидела со мной, мы поговорили о том, о сем, а за едой и разговорами я украдкой рассматривал картины, висевшие на стенах.
Простые, мастерски выполненные пейзажи, портреты старушек в цветастых платках, натюрморты… Лена, несомненно, была талантливым художником, ее картины дышали, создавали настроение, заставляли думать, в отличие от дорогой арбатской мазни…
В положенный срок я сменил Бориса. Все по-прежнему тихо, никто не появлялся у запертого дома. Вечерело. В домах корьёвцев зажигались первые огоньки. Около шести стало совсем темно, и все вокруг утонуло в непроницаемом мраке.
Я спустился в дом. Лена рисовала, водя углем по листу картона. Борис читал какую-то книгу. С моим приходом все оживились, хозяйка поставила чайник, и мы сели к столу.
Случайно познакомившись, мы с Борисом чувствовали себя у художницы, как дома - у хороших людей всегда хорошо. За чаем зашел разговор о деревенской жизни.
- Не знаю, как тут местные живут, - пожала плечами Лена, подливая мне чаю. - Земля вокруг - сплошная глина, картошка вызревает мелкая, как горох. Сыро, кругом леса… Ну, пчел разводят, в Гришино племзавод есть - коровы, быки… А так - пьют в основном да морды бьют друг другу по пьянке… Я-то ладно, делом вроде занимаюсь, от земли не завишу, а они… Бабушек больше всего жалко! Война в этих краях всех мужиков выкосила, так старушки и доживают свой век, по сорок лет вдовствуя. Ладно, если совхоз дров подкинет, с комбикормом, с мукой поможет. Тут каждую осень и весну похороны за похоронами - вымирают деревни, молодежи мало, да и та в города уезжает. Скоро здесь совсем не останется людей, и будет вокруг сплошное глухоманье…
От грустных разговоров загрустили и мы. Эх, Россия, когда же ты поднимешься, расцветешь?… Лена заметила наше настроение.
- Ой, ребята! Расстроила я вас! А хотите самогоночки? Я сама не пью, но варю, скорее, из интереса. Тут баба Груша жила, весной на погост отвезли, так она великая искусница была, ну, и поделилась со мною кое-какими секретами. Сейчас я принесу!
Лена легко, как девчонка, выскочила в сени и вскоре вернулась, прижимая к себе несколько разнокалиберных бутылей, заткнутых свернутыми берестяными пробками.
Стерев пыль, художница выставила батарею на стол. Я самогон последний раз пил еще в армии и хорошо помнил резкий, сивушный запах и раскалывающуюся на следующий день голову, поэтому к предложению хозяйки отнесся без особого энтузиазма. Борис же, напротив, оживился. Оказалось, что его сестра тоже готовит самогон - «для себя», и Борис знает толк в первачах.
Лена поставила на стол маленькие, хрустальные, граненые стопочки, взялась за пробку, но разбухшая береста не хотела поддаваться женским рукам.
- Серега, давай! - кивнул мне Борис, и добавил, обращаясь к хозяйке: - Он у нас одной левой троих укладывает!
Я вспомнил драку с бомжами в овраге, усмехнулся, взял в руки бутыль и с великим трудом выдернул плотную затычку.
Мне думалось, что резкий самогонный дух тут же вырвется из бутыли, но запахло на удивление приятно - какими-то травами, мускатом, гвоздикой…
Поскольку бутыль была у меня в руках, я разлил темно-красный, отсвечивающий рубином напиток по стопкам, а Лена тем временем поставила на стол блюдце с нарезанными солеными огурчиками, миску с домашней засолки капустой, розовое сало с прожилками мяса, копченую колбасу…
- Ну, за нашу милую хозяйку! - провозгласил Борис, вставая. - За ее хлебосольный дом, за ее необыкновенный талант, и просто за то, что она - хороший человек!
Лена улыбнулась своей мягкой, немного застенчивой улыбкой. Чувствовалось, что ей, отвыкшей от компаний и застолий, приятен тост Бориса.
Мы чокнулись и выпили. Я ожидал, что самогон вызовет ожог во рту, появится нехороший спиртовой привкус, но оказалось совсем наоборот - терпкая, чуть горьковатая жидкость отдавала мятным, удивительно приятным привкусом, по телу вмиг растеклось блаженное тепло, и привычного хмельного удара в голову не последовало.
- Ну, как? - тревожно спросила Лена, лишь слегка пригубив из своей рюмки. - Что скажете?
- Фантастика! - проговорил изумленный Борис, вертя головой. - Я и не думал, что может быть такой самогон!
Лена повернулась ко мне, словно от моего мнения зависело что-то важное. Я молча показал большой палец - во!
- Это был мятный. А теперь попробуйте смородинового! - хозяйка передала мне следующую бутыль.
Я, как заправский виночерпий, вытащил пробку и наполнил стопки почти черным, более густым, чем предыдущий, самогоном.
- Серега, следующий тост за тобой! - улыбнулся Борис.
Я подумал, и предложил:
- Давайте выпьем за мастерство! За то, чтобы человек, умеющий что-то делать руками, ценился у нас выше того, который продает его труд!
- Ну, ты чего-то не туда загнул! - покачал головой Борис, но Лена подмигнула мне, мол, поняла, и мы выпили по второй.
Если бы мне не сказали, что это самогон, я решил бы, что мне дали смородиновый сок, настолько свеж и ярок был вкус ягод на языке. И вновь голова осталась абсолютно ясной!
Потом мы попробовали перцовый, коньячный - на дубовой коре, хвойный, и облепиховый.
- Лена, да тебе надо патент брать и открывать завод - народ всякой дрянью травится, а это, как в рекламе йогурта «Данон» - и вкусно, и полезно! - кричал раскрасневшийся Борис, восторженно глядя на хозяйку.
Я вторил ему, пораженный - спиртное всегда отпугивало меня именно своим жестким вкусом, я терпеть не мог водку, коньяк и пил их с трудом, хотя и, случалось, чаще, чем хотелось. Ленина же «продукция» имела настолько мягкий и приятный вкус, что временами казалось - ее можно пить стаканами, как компот!
Но все же самогон есть самогон - после седьмой рюмки мы с Борисом захмелели. Выпитое разжигало аппетит, и закуска на столе кончилась поразительно быстро. Лена зажарила яичницу, а после еды, выпив еще по рюмочке, уже - кому что понравилось, хозяйка убрала со стола и вдруг предложила: