– Зато мы захватили около сотни винтовок! – встрял Кислицын, прихлебывая из кружки обжигающего чайкофского.
– Патронов едва хватит для половины, – буркнул Лускус, барабаня пальцами по трофейному грейтовскому шлему, нахлобученному на колено. – Да и людей придется учить, как из них стрелять, как обслуживать… Нет, надо признать, мужики, провалили мы все дело. Я уже послал гонца за подкреплением, но когда еще оно сюда дочапает…
– Там! Там!! – Задыхаясь, на КП ворвался перепуганный разведчик, один из посланных накануне выяснить обстановку на другом конце долины. – Там такое…
– Танки пошли? – спокойно, даже несколько равнодушно спросил Лускус, не поворачивая головы.
– Ага. Огромные, тяжелые, земля трясется. И ползут, и ползут! – Разведчик всхлипнул.
– Понятно. Иди, солдат, успокойся. Перекуси чего-нибудь, выпей, что ли… – Лускус поднялся, отшвырнул полированный шлем в грязь. – Расходитесь, господа, по местам. Шоу маст гоу он, мать его…
* * *
Из колышущейся мглистой стены тумана на позиции ополченцев наплывал утробный, пугающий гул. Люди переглядывались, но испуга в глазах не было. После двух отбитых атак, после отчаянной рубки бойцы приободрились. Климу было знакомо это чувство, это ощущение, когда кажется, что ты можешь все, ты всемогущ, силен и нет на свете такой преграды, которую ты бы не смог преодолеть.
Но жизнь – жестокая штука, и она преподносит неприятные сюрпризы именно в моменты вот такого вот торжества. Это правило действовало всегда. Сработало оно и теперь, в забытой всеми богами и их пророками долинке, на далекой от всех спейс-трасс планетке, несущейся сквозь космический холод и мрак в бесконечность.
Елисееву вдруг очень захотелось записать это. В конце концов, приговоренные к смерти во все времена имели право на последнее желание. Его желание было таким – оставить после себя вот эту мысль. Пусть его сын, когда вырастет, прочитает письмо от отца, и, возможно, в его будущей жизни мудрый совет родителя поможет ему избежать тех ошибок, которых предостаточно наделал сам Клим.
«Это пустое, – прошептал внутренний голос. – Чужие ошибки, как известно, никогда никого ничему не научили». Клим немедленно послал внутренний голос куда подальше. Пробравшись к капониру, он вырвал из блокнота листок, пристроил его на колене и, сильно согнувшись, чтобы косо падающая с небес морось не попадала на бумагу, начал писать.
Рокот танковых двигателей стал тем временем отчетливее, и в унисон ему ощутимо начала подрагивать земля под ногами. Письмо получилось сумбурным, и самое главное, первые строки: «Милая моя Медея…» никак не вязались с этой уже казавшейся Климу белибердой про жизнь и неприятные сюрпризы. Но написанного пером, как известно, не вырубить топором. Сплюнув в лужу, Елисеев подобрал стреляную гильзу от винтовочного патрона, скрутил полоску бумаги в трубочку, засунул ее в кисло пахнущую гильзу и зубами заплющил так, чтобы внутрь не добралась влага.
Оставалось только запрятать послание, чтобы во время боя оно уцелело и те, кто тоже уцелеет, доставили его Медее. Повертев гильзу в руках, Клим в итоге не нашел ничего лучше, как сунуть ее во внутренний карман куртки. И тут по траншее прокатился многоголосый приглушенный не то стон, не то крик – из тумана появился приземистый силуэт первого танка, ползущий посредине долины. Второй двигался чуть позади и метрах в пятидесяти левее.
– Приготовились! – Толя Кислицын, выбравшись на вал капонира, обернулся к ракетчикам. – Первый, второй и четвертый станки – поджигай! Третий – бить по дальнему. Коновалов, с упреждением не намудри!
У третьего станка, того самого, что был выставлен на прямую наводку, неподвижно застыл наводчик Аристарх Коновалов, чуткими пальцами подкручивая микрометрический винт. Длинные блестящие тела ракет, покрытые дождевыми каплями, казалось, дрожали от нетерпения, готовые сорваться с направляющих и унестись в волглую пелену.
Идущий первым танк на ходу выстрелил, чуть присев и окутавшись облаком мелких брызг. Эхо выстрела кануло в туман, а прямо посреди траншеи вырос огромный грязевой куст взрыва, забрызгавший ополченцев мокрой глиной. Клим, инстинктивно присев, вскочил и вытянул шею, пытаясь рассмотреть последствия. Ему удалось увидеть только большую воронку, перерубившую траншею пополам, и мертвые тела, лежащие вокруг.
– Да, это не пулеметики… – зло прошипел Кислицын.
– Анатолий, давай! – прогремел над увалами голос Лускуса, усиленный медью. Кислицын взмахнул рукой, и ракеты с понизительным свистом, слившимся в единый многоголосый вой, ушли к цели.
Коновалов не подвел, дальний танк сразу же скрылся в пламени. Остальные ракеты обрушились на ближнюю машину, и будь это тот же бронетранспортер, остались бы от него рожки да ножки. Но когда дым от разрывов рассеялся, ополченцы в едином порыве разочарованно вскрикнули – оба танка, целые и невредимые, продолжали ползти вперед.
– Бутылки готовьте… – загремел медью одноглазый со своего КП. Окончание фразы утонуло в грохоте – танки открыли беглый огонь по позициям ракетчиков. Третий станок сразу же разворотило, наводчик и обслуга успели укрыться в капонире. Кислицын, спрыгнув с вала, сидел теперь внизу, рядом с Климом, и бессильно матерился.
Порядком искорежив рельеф увалов, танкисты грейтов сделали передышку. Их машины подползли к траншеям так близко, что стали видны витки уложенного на передке стального троса. Елисеев, высунув голову меж куч свежей земли, во все глаза разглядывал бронированных монстров прошлого.
Танки были выкрашены в темно-серый цвет. Приплюснутые тяжелые башни, длинные хоботы пушек, опущенные к самой земле фальшборта, закрывающие гусеницы, и множество черных коробочек, тесно облепивших и башни, и корпуса машин. Что это и зачем, Клим не знал, хотя догадывался, что, скорее всего, коробочки служили дополнительной защитой, своеобразными бронежилетами, надетыми на танки.
Из траншеи выметнулись несколько темных фигур с зажигательными бутылками в руках. Секунду помешкав, они, пригибаясь к мокрой траве, двумя группами устремились навстречу танкам. Сейчас же на башнях расцвели трепещущие оранжевые цветы, и до слуха Клима долетел злобный клекот пулеметных очередей. Бойцы попадали в траву, но их продвижение не остановилось. По тому, как колышутся метелки седокроя и соцветия полосатки, становилось понятно, что эти отчаянные люди ползут вперед.
А потом, один за одним, они поднимались. И бросали бутылки. И падали, срезанные пулями…
Дальний от Клима танк все же загорелся. Спирт полыхал почти бесцветным пламенем, но по тому, как дрожит воздух над серой громадой, становилось ясно, что он весь в огне. Тем не менее танк продолжил движение. Другая машина практически не пострадала от отчаянной атаки ополченцев. Резко прибавив ходу, она устремилась прямо на капонир, не переставая поливать траншею из пулеметов.
– Ракеты уносите! – заорал Клим Кислицыну. – Туда, за увалы. Он же подавит все!
– А ты? – Толя рванул Елисеева за рукав.
– Я попробую… – Клим не договорил, вынимая из сумки, почти утонувшей в грязи, одну за одной три бутылки со спиртом.