– Серега, тебя без бороды и не узнать! А чего ты ее сбрил?
Я пожал плечами:
– Так, захотелось… Ты давай, не крути! Договорился?
Борис хитровански улыбнулся:
– Все на мази! Мы с ним встречаемся в двадцать один тридцать, в его машине на Мясницкой!
Я кивнул, мы молча попили чай, и я начал собираться – пора было ехать к Паганелю. Борис ушел в комнату, минуту его не было, затем искатель вернулся, неся в руках изящную заколку для плаща – фибулу, сделанную в виде змеи, кусающего свой хвост – этот мотив часто повторялся на вещах из кургана.
– Вот, вот это покажешь Паганелю! Но не отдавай ни в коем случае! Наплети чего ни будь, скажи, к примеру, что тебе дали ее только показать! Проси тысяч тридцать зеленых – фибула золотая, стоит под двести тысяч! Прикинься лохом, скажи, что тебе сказали – она стоит сорок, но тебе нужно только тридцать – долг отдать, а все, что сверху – его комиссионные! Паганель должен клюнуть, он же озолотиться на этом!
Я завернул фибулу в бумагу, сунул в карман, оделся, мы договорились, что искатель дождется меня, или, на худой конец, позвонит. Я на всякий случай вручил Борису ключи, и отправился на Бережковскую.
Всю дорогу, пока я добирался до Паганеля, мне не давали покоя мысли о том, как сложиться задуманная нами операция. Уж больно просто все получалось…
* * *
Паганель встретил меня в пушистом халате до пола, со своей неизменной трубкой в зубах. Из-за плеча отца выглядывала Зоя. Наши глаза встретились, и я смущенно потупился, а когда взял себя в руки и поднял голову, девушка уже ушла, презрительно бросив: «Здрасс…!»
Зато хозяин квартиры был радушен, как персидский набоб. От ужина я отказался, намекая, что у меня мало времени, Пагнель крикнул Зое, чтобы она подала чай в кабинет, и повлек меня через комнаты в свое логово.
«Надо же!», – думал я, шагая за Логиновым: «Еще совсем недавно мне казалось, что на свете нет лучшего места, чем этот дом! А теперь я чувствую себя Штирлицем в ставке Гитлера!»
Паганель усадил меня в кресло, сам, как обычно, уселся к столу, сплел пальцы, уставившись на меня:
– Ну-с, Сережа, слушаю ваше срочное дело!
Я замялся, не зная, как начать, наконец собрался с духом и проговорил:
– Максим Кузьмич! У меня… На мне… В общем, я должен одним людям некоторую сумму… Довольно большую для меня! Тридцать пять тысяч долларов!
– Ну, не такая уж и большая это сумма! – насмешливо сказал Паганель, и сощурился: – Я бы с удовольствием дал вам ее в долг, и даже без процентов, но разве вы в состоянии ее вернуть?
Я отрицательно помотал головой.
– Ну, вот видите!
– Да нет, Максим Кузьмич! Я не собираюсь просить у вас в долг! Дело в том, что долг мне надо вернуть девятого, девятого ноября, и у меня есть одна вещь, которую я бы хотел, чтобы вы продали…
– Я продал? – удивленно поднял брови Паганель: – А что за вещь?
Я негнущимися пальцами развернул бумагу и выложил на стол фибулу. Паганель с заинтересованным видом взял ее, повертел в руках, изменился в лице, но тут же взял себя в руки, вернув прежние выражение ленивого равнодушия, достал из ящика стола лупу, с минуту что-то разглядывал в нее, потом поднял глаза на меня:
– Любопытная штучка, ничего не скажешь! Не иначе, третье тысячелетие до нашей эры… Сюжет скорее всего восточный, а манера исполнения явно близка к скифской… Очень любопытно! А как она попала к вам, Сережа? Если не секрет, конечно!
Я пролепетал в ответ что-то про деревню, детство, бабушкин огород… Паганель продолжал разглядывать фибулу, чуть кивая головой, словно что-то прикидывал в уме.
– Так вы говорите, нашли на бабушкином огороде? Что ж, может быть, может быть… А где находиться деревня вашей бабушки?
Я растерялся, старательно выуживая из памяти все, что знал о скифах. Тянуть было нельзя, и я выдал:
– В Ростовской области! На границе с Краснодарским краем!
– М-да! Весьма возможно! – пробормотал Паганель, разглядывая фибулу, потом резко поднял голову: – Сколько вы за нее хотите?
«Идиот!», – вдруг обожгла меня мысль: «Какой же я идиот! Если я сейчас попрошу тридцать пять, он просто-напросто достанет эти деньги из стола и купит фибулу!» И тут же «внутренний я» подал голос: «Проси сто пятьдесят!».
– Сто пятьдесят! – бухнул я. Паганель изменился в лице, положил фибулу на стол:
– Я не ослышался? Вы сказали – сто пятьдесят? Тысяч долларов, я правильно понял?
– Она очень старая, Максим Кузьмич! И потом, она из чистого золота! Я был у оценщика в одном ювелирном на Арбате, так он сказал, что это штука достойна храниться в царских сокровищницах! Я бы ни за что не продавал ее, но меня обещали убить, если я не отдам долг! – я врал напропалую, понимая – сейчас все решиться.
– Хм… – Паганель задумался, потом махнул рукой: – Хорошо, допустим, я вам поверю! Но вы понимаете, чем я рискую, пытаясь продать эту фибулу?
– Чего? – прикинулся я дурачком.
– Фибулу. Так назывались заколки для плащей, вроде вашей – древние не знали пуговиц… – снисходительно объяснил Паганель, явно начиная нервничать.
– А-а-а! – протянул я многозначительно: – А я думал, это какой-то кулон!
– Не важно! Главное в другом – у нас в стране вряд ли найдется любитель древностей, который купит эту вещь! Вы понимаете мою мысль?
Я помотал головой:
– Нет, не понимаю!
– О, господи! Ну, мне придется продавать ее за границу! А это очень опасно – продажа за рубеж культурных ценностей, это карается! В общем, мой интерес в данном деле – семьдесят тысяч!
Я про себя злорадно ухмыльнулся – вот и поперла из тебя гниль, старая жадоба! А вслух сказал:
– Что вы, Максим Кузьмич! Согласитесь хотя бы на пятьдесят!
– Шестьдесят! И давайте не будем торговаться! Я рискую всем, вплоть до жизни! Если бы вы не были мне лично симпатичны, Сережа, я вообще не взялся бы вам помогать! – Пагнель вдруг громко хлопнул ладонью по столу и закричал:
– Зоя! Ну где чай, наконец?! – потом повернулся ко мне: – Ну, так вы согласны?
Я с минуту покочевряжился, изображая деятельную борьбу с самим собой, потом кивнул:
– Хорошо, договорились!
– Ну и чудненько! – Паганель расцвел, вновь превратившись в уютного, домашнего Деда Мороза с козлиной бородкой: – Вы оставите фибулу у меня, а девятого утром я передам вам деньги!
Я решительно замотал головой:
– Извините, Максим Кузьмич, но ни в коем случае! Не обижайтесь, пожалуйста, но в этой… как вы назвали, «футболе»?
– Фибуле! – рявкнул, оскалившись, Паганель, впиваясь пальцами в подлокотники кресла.