— Весной следующего года я намерен объявить войну Франции, — произнес фюрер веско. — Это будет не только реванш за несправедливый мир, навязанный нам плутократами Запада — это будет естественный прорыв молодой германской расы в новое жизненное пространство. Lebensraum, вы понимаете?
— А что вы собираетесь делать с Англией?
Очкарик перевел. Гитлер улыбнулся доброй, располагающей улыбкой.
— Если Англия не попросит мира, то вслед за Францией придет и ее черед.
— Рискованно вести войну с двумя крупнейшими военными державами Европы одновременно, — покачал головой Сталин.
— Англии нет смысла воевать в Европе! — возразил фюрер убежденно. — У них 16 миллиардов долга еще с прошлой войны! Готовы ли они тратить деньги, чтобы защитить своих европейских союзников? Нет! Буржуа способен на подвиг, как только протянешь руку к его кошельку! У Англии останутся две возможности: уйти из Европы и удерживать Восток, то есть Индию, или наоборот: и то, и другое удержать невозможно! Правительство Чемберлена неминуемо уйдет в отставку. А те, кто придет ему на смену… что ж, в Англии есть люди, которые захотят использовать ситуацию для того, чтобы избавиться от своей зависимости от Соединенных Штатов. Как только это случится, Англия станет нашим другом — когда я говорю «нашим», я имею в виду не только Германию, но и Советский Союз, камрад.
— Моя страна была и остается надежным союзником Германии, — медленно проговорил Сталин. — Мы готовы помогать вам и средствами дипломатии, и экономически. Но давайте говорить откровенно, геноссе Адольф: немецкая армия начала боевые действия не во Франции или Бельгии, а у западных рубежей Советского Союза. Это порождает определенное беспокойство у наших военачальников. К тому же существуют области, где наши стратегические интересы пересекаются. Например, Балканы…
— Вы хотите гарантий? — Гитлер поднял бокал с вином, отсалютовал им Сталину, но пить не стал, поставив рядом со своей тарелкой. — Разумно, я бы на вашем месте тоже бы их потребовал. Что же, камрад, мы с вами — два величайших правителя двадцатого века, и друг с другом должны играть честно. Я дам вам такие гарантии…
Он отложил салфетку и сунул руку за отворот кителя. Сталину показалось, будто Гитлер сжал в пальцах какой-то предмет, и на мгновение его охватил панический страх — а вдруг там пистолет? Но приступ страха тут же прошел, потому что фюрер извлек на свет божий изящный батистовый платок и слегка промокнул им лоб. Потом убрал платок обратно, но руку не вынул, продолжая держать за отворотом.
— Германия никогда не нападет на Советский Союз. Ни при каких обстоятельствах. Германия всегда будет искренним, преданным другом Советского Союза. Вы должны мне верить, камрад Иосиф. Я, фюрер германской нации, торжественно обещаю вам — Германия никогда не объявит войну Советскому Союзу. Ни-ког-да. Верьте мне, камрад!
Глаза Гитлера с неестественно расширенными зрачками горели темным пламенем. Глядя в эти сумасшедшие глаза, Сталин вдруг почувствовал приступ дурноты. Ледяная волна прошла вниз по позвоночнику, перехватило дыхание. Бешено заколотилось сердце, пальцы закололо так, словно он сунул руку под иглу швейной машинки. Его шатнуло в сторону, багряное вино выплеснулось из бокала на белоснежную скатерть. Подскочивший адъютант немедленно промокнул пятно салфеткой.
— Все в порядке, товарищ Сталин?
Приступ закончился так же неожиданно, как и начался. Сталин зло посмотрел на адъютанта, застывшего с грязной салфеткой в руке.
— В порядке! Вы свободны, товарищ.
Адъютант испарился. Сталин заставил себя улыбнуться, отпил из бокала.
— Что же, я очень рад, геноссе. В таком случае дружба наших народов будет развиваться и крепнуть день ото дня…
За десертом обсуждали детали: поставки нефти, леса и зерна из СССР в обмен на немецкое оборудование для новых советских заводов. Договорились и о поставках новых военных судов для советского флота — фюрер, судя по всему, к ВМФ относился снисходительно, во главу угла ставил танки и авиацию, так что крейсерами был готов поделиться.
Когда доели мороженое — Гитлеру оно очень понравилось, в нарушение дипломатического протокола попросил вторую порцию — блондинка вдруг наклонилась к фюреру и что-то быстро проговорила. Очкарик эту фразу не перевел, и Сталин недовольно нахмурился — он не любил, когда в его присутствии шептались.
— Вы должны простить мою очаровательную помощницу, фрау фон Белов, — улыбнулся Гитлер, — она напомнила мне о своей просьбе, о которой я, разумеется, позабыл в ходе наших важных переговоров. Фрау фон Белов сотрудничает с одним институтом в Берлине, ее сфера интересов — история. Она просит разрешения провести научную экспедицию в районе вашего озера Рица, это, кажется, на Кавказе.
Сталин постарался не продемонстрировать своего удивления.
— С такими просьбами надо обращаться в нашу Академию Наук, — сказал он, раскуривая трубку. Гитлер едва заметно поморщился, но Сталин сделал вид, что ничего не заметил. — Но ваша помощница так юна и прелестна, что ей совершенно невозможно отказать. Я обещаю, что заявка ее института будет рассмотрена в кратчайшие сроки и одобрена президиумом Академии.
— Danke sсhoen, герр Сталин, — произнесла блондинка, пристально глядя ему в глаза. — Это чрезвычайно любезно с вашей стороны…
— А чем вас заинтересовало озеро Рица? Кроме того, что это самое красивое место в Грузии?
— Наш институт ищет прародину Ариев. Многие легенды связывают ее с Кавказом. Мы считаем, что миф о Прометее — это символическое отражение истории древних арийцев, их войн с более многочисленными низшими расами…
— Стоп-стоп-стоп! — фюрер поднял ладони вверх. — Мария, я приказываю вам замолчать из соображений гуманизма! Пожалейте нашего любезного хозяина! Давайте поговорим о чем-нибудь легком, например, об искусстве, об архитектуре! Камрад Иосиф, я восхищен гением зодчих Советского Союза. Мне показывали проект Дворца Советов — это грандиозно! Когда-нибудь я перестрою Берлин в подобном духе. Мы должны вернуть Европе титанический дух архитектуры Древней Греции и Рима. Наши страны обречены на исторический союз, в нас живет божественный дух древних героев…
Вернувшись в Москву из Львова, Сталин приказал — разумеется, негласно — ввести жесткую цензуру на все упоминания о «немецкой угрозе». Особистам в войсках предписывалось строго пресекать разговоры о возможной войне с Германией, об антинемецких настроениях среди личного состава — немедленно докладывать руководству; некоторых злостных германофобов из числа командиров РККА арестовали и судили как английских шпионов. В разговорах со своими — в том числе и с Берией — Сталин мог ругаться на немецкую военщину, в том числе, на генералов-пруссаков — но о Гитлере ничего дурного не говорил и не хотел слышать.
Генштаб, конечно же, продолжал рассматривать сценарии войны с «вероятным противником» — слово «Германия» больше не употреблялось — и командование РККА наращивало группировки войск у западных границ СССР. К лету 1941 г. силы Красной Армии, сосредоточенные в Белоруссии, Прибалтике и на Украине, превосходили вермахт по количеству танков и самолетов, а Балтийский и Черноморский флоты были сильнее немецких ВМС. Все это превосходство было потеряно за несколько утренних часов 22 июня: люфтваффе уничтожило тысячи стоявших на аэродромах самолетов, танковые армады Гудериана взламывали оборону РККА на протяжении трех тысяч километров и рвались вглубь советской территории. Директива, которую Жуков и Тимошенко, наконец, вымолили у Сталина, предписывала обеспечить защиту границ Советского Союза, но военные действия на территорию Рейха не переносить — Хозяин все еще надеялся, что Гитлер сдержит свое слово…