Лаврентий Павлович Берия не даром ел свой хлеб.
Его умение угадать невысказанное желание Хозяина было сродни телепатии: так читал мысли знаменитый Вольф Мессинг, попросивший убежища в СССР незадолго перед войной. В НКВД Мессингом занимались тщательно: его обследовали и гражданские профессора-психиатры, и немногие выжившие после чисток тридцатых годов специалисты из отдела Бокия. Заключение у всех было одно: гражданин Мессинг действительно умеет читать мысли, ни о каком мошенничестве или фокусах речи идти не может; обладает мощным даром внушения, иначе «суггестии»; иногда способен предсказывать будущее. Берия будущее предсказывать не умел, суггестией не владел — но искусство предугадывать желания Сталина изучил в совершенстве. Когда Хозяин завел разговор о Гронском и окружавших Гитлера астрологах, он сразу понял, к чему тот клонит; быстро просчитал в уме последовательность шагов, которые следовало предпринять, и споткнулся лишь на одном — о встрече во Львове Сталин никогда больше не говорил, будто ее и не было, а следовательно, копать в данном направлении нельзя. Выходил из кабинета Верховного подавленный, даже злой, но уже на пороге Сталин его окликнул.
— Вот еще что, Лаврентий…
— Слушаю, товарищ Сталин!
— Перед войной, где-то в сороковом… немцы работали у нас на Кавказе, около Рицы. Что-то искали.
— Так точно, товарищ Сталин! Экспедицией руководил профессор Гюнцлер из Берлинского музея, к ней также была прикомандирована группа военных строителей из ведомства Тодта, по согласованию с нашим наркоматом горной промышленности прокладывавшая дорогу вдоль северного берега озера.
— Вот видишь, Лаврентий, — довольно усмехнулся Сталин, — какая у тебя память отличная… Выдающаяся, можно сказать, память! Так вот, эту экспедицию курировала личная помощница Адольфа, некая фон Белов. Я ее видел — красивая стервь, эсэсовка. Ты проверь, чем именно она Адольфу помогает, кто вообще такая… Все понял?
— Все понял, товарищ Сталин! — ответил Берия, едва сдерживая охватившее его волнение. Он все просчитал правильно! Слова «я ее видел» могли означать только одно — Хозяин давал ему санкцию на разработку встречи во Львове. Встречи, с которой, как они оба чувствовали, началось зловещее наваждение, едва не обернувшееся гибелью страны.
Наконец-то!
Берия понимал: Хозяин не может признаться ему в том, что во время встречи с Гитлером стал объектом психологической манипуляции, это равносильно политическому самоубийству. И никакая экспедиция профессора Гюнцлера, конечно же, его не интересует — он просто хочет прощупать эту самую фон Белов, не гипнотизерша ли она, этакий Мессинг в юбке. А что, если вдруг выяснится — да, гипнотизерша? Что делать? Доложить Хозяину, что его, как простофилю в цирке, заставили поверить, будто он сидит на стуле, в то время как стул из-под него давно вынули? А не лишишься ли ты за такое головы, Лаврентий, спросил себя Берия, и сам себе ответил: нет, не лишишься, если сумеешь правильно подать информацию. Это ведь тоже своего рода искусство — не обязательно со всех ног бежать к правителю, рассказывая ему обо всем, что удалось узнать, нет, гораздо мудрее сделать так, чтобы несколько человек добыли каждый свой кусочек правды — среди них, возможно, окажется и горький кусочек, но ты за это будешь уже не в ответе…
Поэтому, выйдя от Сталина, Берия вызвал к себе своего заместителя Меркулова и поручил ему разработку двух фигурантов — личного переводчика Гитлера Пауля Шмидта и помощницы фюрера фон Белов; интересовало все — связи, степень доверия фюрера, образование, пристрастия и увлечения, компрометирующие материалы, слухи и сплетни. Второму своему заместителю, Абакумову, курировавшему контрразведку, приказал поднять материалы по кавказской экспедиции Гюнцлера и особенно по инженерным работам в районе Рицы — вдруг обнаружится что-либо интересное. Сам же занялся свидетелями львовской встречи из числа наших — охраной Хозяина, его адъютантами, проводниками спецпоезда и даже поваром. Проще всего было с охраной — офицеры НКВД в звании не ниже майора, приказ на каждого в свое время подписывал он сам, Берия. Проблема заключалась в том, что никто из них ничего не видел и не слышал — Хозяин приказал им не появляться в салоне во время переговоров, и все три часа, пока продолжалась встреча, волкодавы сидели в служебном купе, контролируя только коридор между салоном и кухней. Об этом говорилось в рапорте, который подал шефу госбезопасности старший офицер охраны сразу по возвращении спецпоезда в Москву. Но тогда Берия не интересовался деталями.
Теперь он ругал себя за это — все-таки прошло почти три года, многие важные моменты наверняка были упущены. С охранниками, несмотря на хроническую нехватку времени, беседовал сам, по-доброму, как умел это делать в случае необходимости: парни напрягались, старались вспомнить каждую мелочь. Постепенно вырисовывалась подробная картина: кто, как и сколько раз ходил по коридору мимо купе охраны. Официанты — семь раз, старший смены проводников — дважды, адъютант Сталина — три раза, один раз вернулся из салона с салфеткой, на которой расплывалось красное пятно, охранники встрепенулись — не кровь ли, но адъютант только махнул рукой — вино. Лицо у него при этом было, как выразился один из охранников, «перекошенное».
Вот оно, понял Берия, и приказал своему доверенному порученцу Саркисову доставить адъютанта к нему — не на Лубянку, а на конспиративную квартиру у Курского вокзала.
Адъютанта, тридцатилетнего красавца Алексея Шляхова, взяли в Серебряном Бору, где он купался с друзьями после тренировки; налеты этим летом были редки, и москвичи потихоньку возвращались в излюбленные места отдыха. Когда Шляхов вышел из воды, к нему подошли двое крепких молодых людей в просторных серых брюках и белых рубашках с коротким рукавом. Один из них быстро провел перед носом адъютанта красным удостоверением, второй крепко взял Шляхова под локоть.
— Эй, в чем дело, Лешка? — закричал один из друзей Шляхова, отрываясь от игры в волейбол.
— Недоразумение какое-то, — досадливо отмахнулся Шляхов и обернулся к молодым людям. — Вы что себе позволяете? Вы знаете, кто я такой? Я — адъютант самого товарища Сталина!
— В машину, — безразлично сказал тот, что показывал удостоверение. — И не кричи, а то больно сделаем…
Адъютанта в одних трусах запихнули в ЗИС с затемненными стеклами и отвезли на Земляной Вал. Там, в большой квартире, окна которой были плотно занавешены шторами, к нему вышел человек в известном всей стране пенсне на мясистом носу.
— Здравствуй, Леша, — приветливо сказал он. — Узнаешь меня?
— Так точно, товарищ народный комиссар внутренних дел, — четко ответил адъютант. Он уже обсох, но без одежды чувствовал себя полным идиотом.
— Ну и прекрасно, — усмехнулся Берия. — Я здесь для того, чтобы ты понял — дело, о котором мы будем говорить, имеет чрезвычайную государственную важность. Такую, что даже адъютанта самого товарища Сталина можно вытащить из реки и привезти на допрос.
— Я на допросе, товарищ народный комиссар внутренних дел?