Наверное, у этой пятерки очень хорошо получалось воевать с людьми. Наверное, и иные существа из плоти и костей тоже отступали под их натиском. Но вот каменный монстр оказался им не по зубам.
Слепой, ворочая безглазой головой, он пер и пер вперед, и тогда Громыко, безрезультатно расстреляв в голема всю обойму, побагровев, заорал:
– Уходим! Уходим, вашу мать!!
И снова был выматывающий, тяжелый, вязкий бег по сырому снегу, сквозь буреломы и мокрый осинник – прочь, прочь, к спасительной Ивановой росстани.
Загрузившись в машины, они рванули по проселку и после получасовых блужданий по раскисшим дорогам выбрались на трассу намного севернее, возле самого Талдома.
И уже оттуда повернули к Москве, домой...
* * *
До столицы маленький караван из двух машин добрался, в общем-то, без приключений, если не считать таковыми внезапный снегопад, заставивший всех вспомнить ярость Хтоноса, и двух засыпанных снегом гаишников, от которых пришлось откупаться стодолларовой бумажкой.
Громыко, всю дорогу сычом просидевший на переднем сиденье графского «уазика», на подъезде к Терлецкому парку хмуро заявил, что хоть режьте его, но за ними половину дороги опять висел «хвост».
– Ну чую я, Анатольич, это дело! Вот гадом буду – пасут нас!
– Вам, Николай Кузьмич, нервишки требуется подлечить. Вы же сами всегда, порой излишне, верили в мои способности. Так я вам официально заявляю – никаких филеров я не чувствую. Вам просто померещилось от усталости, – раздраженно сказал граф, останавливая машину на обочине Шоссе Энтузиастов.
– Дай то бог! – хмуро проворчал Громыко, выбираясь из теплого нутра «уазика».
...В бункере трояндичи сразу заняли самую дальнюю от входа оружейную комнату, несмотря на отчаянные протесты Громыко. Торлецкий лишь пожал плечами и вместе с Митей и Яной занялся приготовлением то ли очень позднего ужина, то ли весьма раннего завтрака.
Илья и майор сунулись было к гостям – поговорить, расспросить, но наткнулись на холодное молчание. Трояндичи деловито распаковывали походные сумки и рюкзаки, чистили оружие, изредка перебрасываясь непонятными фразами на диковинном наречии, принесенном ими из того ненормального мира, который ребята покинули несколько часов назад.
– Слышь, братва, – Громыко кашлянул, – все ж перетереть нам кое-чего надо...
– Лихорь пагал, – позвякивая множеством мелких сережек в проколотых ушках, непонятно, но решительно ответила ему Рима-Ния, – или тырку зачумели сладить? Оба-два?
И девочка сделала обтянутыми тисненой кожей бедрами несколько настолько недвусмысленных движений, что Илью бросило в краску, а Громыко отвернулся и гулко сглотнул.
– Видать, крепко их дрючил этот Троянда, – возвращаясь в гостиную, задумчиво проговорил майор.
– В смысле?
– Быстро они отошли. После такого шока люди в психушку попадают, а эти... Волчата! Хотя какие на хер волчата – волки! Львы и тигры, мать их. Ты представляешь, Илюха, сколько народу они покрошили? Только у нас – человек двадцать минимум!
– Они же не в себе были, – покачал головой Илья, – ну, как биороботы.
– А ты верь им больше, – ощерился майор, – они еще и не то расскажут!
– К столу! Ребятушки – к столу! – зычно крикнул на все подземелье граф, появляясь в дверях столовой.
– Ну вот и хавчик готов, – удовлетворенно отметил Громыко, резко меняя тему. – Сейчас поглядим, как они на счет пожрать...
Гости ели быстро и молча. Торлецкий со своими добровольными помощниками приготовил две большие сковороды тушенки с картошкой, пожертвовав кулинарной изысканностью в пользу скорости приготовления.
В довесок к основному блюду стол украсили многочисленные тарелки с копченой колбасой, сыром, венскими сосисками, квашеной капустой, до которой сам граф был большим охотником, и поднос с хлебом.
За едой сыскари вновь попытались расшевелить мрачных гостей, но все их попытки обсудить любые, пусть и самые завлекательные, вещи наталкивались на едва ли не враждебное молчание.
Лишь один раз Яне, больше других переживавшей за ребят, удалось добиться ответа от Риммы-Нии, которая даже за столом не сняла с головы кожаной шапочки.
– А-это-м-ода у-вас-там-т-кая? – спросила Коваленкова.
– Это... намордник, – сухо ответила девочка, и все – всякое желание о чем-то спрашивать ребят сразу пропало.
Когда сковородки опустели, а лица сидящих за столом сыто залоснились, граф принес из гостиной самовар и водрузил его посреди стола.
– А вот кому чайку горяченького? – натянуто улыбнулся он.
– С-спасибо... клоня пятине божьей! – ответил за всех Игорь-Коловрат, поклонился и встал. Следом за ним поднялись и остальные трояндичи.
– Ребята, а хотите, в цирк сходим? – вдруг сказала Яна. Просто так сказала. Как бы между прочим. Негромко.
Но в комнате словно ярче вспыхнул свет. Все вздрогнули от синхронного движения гостей. Пять пар глаз уставились на Коваленкову.
Голубые. Карие. Черные. Серые. Желтые.
– Ц-цирк? – запинаясь, прошептала Ния, и ее губы дрогнули.
Это было похоже на колдовство. С трояндичей на мгновение как будто осыпалось все то, что долгие годы заковало души этих несчастных детей в крепчайшую броню. Страх, жестокость, цинизм, кровавый опыт многочисленных убийств и жутких боев безо всяких правил.
Лучик света из прошлого осветил их, и дети вновь стали детьми. Настоящими, милыми и ранимыми подростками, умеющими удивляться и радоваться.
Хрупкая тишина звенела. У Наташи-Алисы подозрительно заблестели глаза. Костя-Вий сморгнул и отвернулся.
Илья неуклюже развел руками и с воодушевлением зачастил каким-то фальшивым, пионервожатовским голосом:
– Ну да! Цирк! Клоуны! Медведи! Воздушные гимнасты! Фокусники! И еще...
– Ты все испортил, Привалов... – прошептала за его спиной Яна и тихонько всхлипнула.
– Че мы не лукали в вашем цирке! – выпятив челюсть, буркнул Марат-Субудай. Он первым погасил в себе то сияние, что озарило глаза ребят. Следом за ним высказался и ватажник. Конкретно высказался:
– Неха сосунцы цирку дивят, висий молот! Нам чалить шнягу на торый насад пора! – и Коловрат, сурово сдвинув брови, шагнул к двери.
– Ага, ага, – подхватил Вий, деланно улыбаясь. Он вывернул веки, и жутко пятная всех кровавой изнанкой глазниц, добавил на смеси русского и чужого: – Загостились мы, й-бишкин ствол! На мякухе сидя, гнидник не загасишь! Смарагдоокий, затынь полуки. Разговор есть.
Илья скривился и тяжело вздохнул. Граф, пряча глаза, хлопнул его по плечу и вышел из столовой следом за трояндичами, нарочито топая. За ним потянулись остальные. Последним уходил Громыко. В коридоре он замер, пристально глядя в спины гостей, но встретившись глазами с обернувшимся Вием, поспешил в гостиную и закрыл за собою дверь...