— Ох, теперь-то я знаю, отчего вы, роды, такие крепкие — огнем да водой калитесь, как мечи! — проорал подпрыгивающий на снегу Зугур. Вагас, единственный из четверых, не нырнул в сугроб, а приплясывал рядом, и уже начал замерзать на зимнем ветру.
— Чеши назад, грейся! — крикнул ему Шык: — А мы еще поваляемся — уж больно баса велика…
Фарну, в отличии от Зугура, банные дела пришлись очень даже по душе. Он радостно хохотал, закидывая свое мощное, словно из мореного дуба вытесанное тело, снегом, и Шык еле-еле выволок этроса из сугроба — долго все ж нельзя, студа в глубь нутра проникнет, и уже не польза, а вред получиться.
После бани, напившись кваса с давленной клюквой, облачившись в чистое, белое-белое льняное исподние, путники развалились на широких лавках, вяло переговариваясь. Тут прибежал вожев дружинник, позвал всех в дружинный балаган — трапезничать и говорить — вож собирал Совет рода.
Дружинный балаган, длинный, низкий, крытый щепой, напоминал тот сарайчик, в котором Луня и Шык ночевали летом, в самом начале своего пути на восток. Само собой, здешний балаган был много больше, шире и просторнее. Его поставили в Сырых оврагах три лета назад охотники из рода Дикой Кошки сушить звериные шкуры. Ушедшие в овраги роды проконопатили стены балагана, настелили на крышу лапник в несколько слоев, завалили все снегом, и получилось теплое, удобное и просторное жилище, в котором могла поместиться вся вожева дружина разом. Три очага, устроенные очаговым мастером Жигом так, что дым от них не ел глаза, а стелился под потолком и уходил в проруб над дверью, длинные и низкие полати вдоль стен, устланные шкурами — здесь спали дружинники.
Шык, Луня, Зугур и Фарн, краснорожие после бани, одетые в длинные, до пят, тулупы, вошли внутрь, поклонились уже сидящим за длиннющим и широченным столом посреди балаган родским мужам — дружинникам, отцам семей, охотникам, пахарям, мастерам и старейшинам, одним словом, всем тем, кому и положено было присутствовать на Совете рода Влеса. А вожу с воеводой, что восседали во главе стола, под увешанной оружием священной медвежей шкурой, само собой, поклонились первыми.
Первым делом вошедших накормили. Кабаний окорок, жареная птица, квашенные травы и моченые ягоды, караваи жита, мед и взвары в крынках — еда простая, немудрящая, но путникам после многих полуголодных дней скитаний она показалась самой изысканной, самой вкусной и самой обильной из всех трапез, что довелось вкусить на этой земле…
Сидящие в дружинном балагане роды терпеливо ждали, пока побанившиеся путники утолят свой голод — сперва угощение, а уж потом разговор, так гласит свято чтимый родами уклад гостеприимства. Сами пока попивали горьковатый, слегка хмельной медок, варимый из шишек хмеля и зовущийся просто — пивом, вели неспешные беседы, нет-нет да и поглядывая в сторону Шыка — чем обрадует после харчевания многомудрый волхв, о чем расскажет? И так все погано, может, хоть восставшие из мертвых утешат?
Наконец Шык утер вышитым рушником жирные губы, глотнул из кружки взвара и улыбнулся родичам:
— Ну спасибо, братья, ну уважили! Кажись, никогда еще так вкусно и обильно не харчился! Благи дарю вам от всех нас, роды!
Вож отставил в сторону еновушку с пивом, утер усы и сказал:
— Да, видать, не сладко вам пришлось на чужбине, други, коли обычный харч за пировое угощение сошел! Ну, Шык, а теперь повествуй — что да как, нам вести с чужбины сейчас во как нужны!
Шык откашлялся и неспеша начал говорить. Луня, а потом и Зугур по ходу рассказа подсказывали волхву то, о чем он не упомнил, а когда дошла очередь, то пришлось говорить и вагасу — про разорение ахейской деревни, и Луне — про поход за драгоновой смертью.
Мрачнели роды, слыша тяжелые вести, сжимали кулаки, опускали взоры. А когда, уже под конец, поведал Шык о Хорсе и обо всей подноготной, обо всех корнях нынешнего лиха, все зашевелились, послышались гневные голоса, кто-то пристукнул кулаком по столу — родов взяла ярова сила. Эка погань этот Владыка, коли содеял все то страшное, что сейчас твориться в мире, только лишь со скуки и по прихоти своей, и впрямь неразумной!
Шык закончил говорить, хлебнул из кружки и внимательно посмотрел на вожа, словно спрашивая — ну, Бор, что скажешь? Помочь-то ты нам в подготовке похода дальнего поможешь, это ясно, а вот дашь ли людей?
Вож нахмурился, а потом, словно услыхав мысли волхва, негромко сказал:
— Людей я вам дать не могу. Двух-трех из молодняка или из стариков-поранков мог бы, да вы сами не возмете, лишние хлопоты это. Не обессудьте, братья и други, но у меня ныне каждый вой на счету. Вот таков мой сказ… А в остальном, само собой, отказа ни в чем не будет. На великое дело идете, на величайшее из величайших. Бояны воспоют вас, и петь будут до скончания веков! Но если вы землю спасете, а вернувшись сюда, найдете наши кости, то и сами себе не простите. А уж если случиться это из-за того, что нам тут десятка войев не хватило, что с вами ушли, то не простите и подавно!..
— Малым числом скрытно идти сподручнее! — прогудел воевода Скол, и следом за ним заговорили остальные, и речи всех сводились примерно к тому же — да, идти конечно надо, тем более — боги избрали волхва и спутников его для такого дела, и значит это, что боги знают — эти осилят! А простого человека ждет гибель, он-то богами не выбран, его-то они не отметили, с ним не говорили…
— Они просто не верят нам, дяденька! — горячо зашептал Шыку Луня, прикрывая рот ладонью. Волхв кивнул, зло сверкнул глазом, но промолчал. Да и чего говорить-то, если и так все уже сказал, что мог.
Совет продолжался аж до полуночи. Говорили о войне, о будущем, о том, как сподручнее вернуть захваченные земли, отомстить находчикам. Сидевшие по левую руку от Бора выборные от других родов передавали слова своих вожей в основном обещали, что поддержат, не бросят. Лишь Страт, брат вожа второго по численности после Влесов рода Волка Клыча, прямо сказал — воев не ждите, нам свои земли охранять надобно.
Бор досадовал, хмурился — они со Сколом загодя прикинули, что если бы согласились другие рода, то в свистунец-месяц, когда сугробы покроет ледяная корочка наста, уже можно было бы собирать рати. Все ж родов не мало, если всех поднять, большое войско выйдет. Коли с умом за дело взяться, можно и с арами ратиться, и с иными…
Шык, уняв гнев, много рассказывал о хурах — роды никогда не сталкивались с этим народом, они и имя его узнали вот только что, а до того звали находчиков пятами, мол, под пятой у аров сидят, первыми на убой, под стрелы да копья лезут.
Зугур, сидевший молчком, наконец не выдержал, спросил у вожа — где вагасы, что стало с племенем? Вож лишь покачал головой — мол, про то нам неведомо. Зугур, опечалившись, уткнул голову в сцепленные ладони и снова замолчал.
К разговору о походе на восток, за Могуч-Камнем, больше не возвращались, да и чего возвращаться, все и так ясно! Но когда, наговорившись и решив много важного, роды разошлись, и за столом остались лишь вож с воеводой да Шык со своими спутниками, Бор сказал, глядя в сторону, словно ему было стыдно перед волхвом: