— Ну и как, нравится?
Громыко согнал с лица улыбку, внимательно и серьезно посмотрел в глаза Илье и сказал негромко:
— Да я об этом всю жизнь мечтал. Я тут настоящим делом занимаюсь, по профилю и без той ботвы, что в ментуре: того не тронь, он высоко сидит, этого не ковырни, он с первым дружит, а к этому вообще не подходи, потому как его отец — наш же ментовский генерал. Нажрался я этого дерьма, Илюха, вот по сюда! А здесь, в «Светлояре», все понятно и просто. Я знаю, кого охраняю, я знаю, кто прав, а кто нет. Потому что Бог — он все видит, понимаешь?
— А как же Пастыри, марвелы, Удбурд? Разве ж это не бесовщина? — зачем он ввернул про «бесовщину», Илья и сам не понял, однако слово — не воробей.
— Я тебе еще раз повторю: меньше знаешь — крепче спишь! — Громыко прихлопнул рукой по стопке бумаг. — И хватит об этом. Все одно скоро, сам знаешь, мы все забудем. Я вот, например, уже почти забыл…
Тут в дверь вплыл двухметровый Гена с подносом, на котором вкусно шипели газом два высоких стакана с минеральной водой. Бесшумно выставив стаканы на стол, верзила удалился так же неслышно, как и вошел.
— Однако у вас кадры! — фыркнул Илья.
— Дерьма не держим! — гордо ответил Громыко и тут же перекрестился на икону в углу: — Прости меня, Господи, за нечаянное слово…
Отхлебнув шибающей в нос минералки, Илья наконец перешел к главной цели своего визита и рассказал Громыко про Институт анализа политических процессов, про толстого Льва Геннадиевича, аферу с выборами и ситуацию, в которой он, Илья, по собственной дурости и корыстолюбию оказался.
Почти минуту после того, как Илья замолчал, Громыко сидел молча, задумчиво вырисовывая остро отточенным карандашом на листе бумаги какие-то каракули. В прежней, оперской своей ипостаси, он, видимо, все это время витиевато матерился бы…
— Ну ты и… — выдал наконец бывший майор, откладывая карандаш, — как тебя угораздило, а? Ты что, дите? Олиго… как его, мля… френд? С самого начала не понял, что это за фирма?
— Да понял, Николай Кузьмич, в том-то и дело, что понял, — уныло развел руками Илья, — вот только как-то само собой все получилось…
— Ой, парень, что-то не чисто с тобой! — Громыко погрозил Илье пальцем и уселся, навалившись локтями на стол. — Стало быть, так: ты мне сейчас выдаешь весь расклад — кто, что, почем, откуда, понял, да? И имей в виду — услуги наши платные. Ты теперь человек состоятельный, а за спокойствие надо раскошелиться, так?
Илья снова кивнул и вдруг остро почувствовал, что ему не хватает кота Баюна. Словно с отсутствием хтонической твари исчезла из Ильи та энергичная бесшабашность, что жила в нем последние дни.
Сглотнув неприятный комок в горле, он принялся посвящать Громыко в подробности своей скоропостижно скончавшейся работы…
* * *
— Тебе неслыханно повезло, Илюха! — Громыко отложил телефон, по которому вот уже полчаса общался с какими-то неведомыми Илье бывшими коллегами, и задорной улыбкой весело встопорщил свою невеликую бороденку.
— Что, статью за мошенничество в особо крупных отменили? — невесело пошутил Илья.
— Да нет, хотя, думаю, олигархи и политики наши спят и видят, чтобы это случилось, — Николай Кузьмич повернул к себе монитор, быстро наклекал что-то на клавиатуре, подождал с полминуты и удовлетворенно кивнул:
— Ну, так и есть. Лев Геннадиевич твой — аферюга, каких поискать. Никакой он не Лев и тем более не Геннадиевич, понятное дело. Зовут этого деятеля Семен Яковлевич Мацкель, родился он в славном городе Одессе в одна тысяча девятьсот… впрочем, это не важно. Промышляет наш Сема на криминальной ниве давным-давно и в поле зрения правоохранительных органов России, и не только, попадал не раз. В начале своей, говоря протокольным языком, противоправной деятельности значились за ним мошенничества, кидалово, финансовые пирамиды… Но это все так, семечки! По-настоящему развернулся гражданин Мацкель, когда в моду среди «новых русских» вошел пиар. Облапошивал он и банкиров, и нефтяных князьков, и алюминиевых корольков. Бабки сдирал бешеные, причем всегда одну и ту же сумму — пол-лимона в валюте, и линял по-тихому.
— Что ж его до сих пор не убили?
— Тут даже не один, тут два вопроса должно возникнуть: почему Сему нашего не посадили — это раз! И почему не грохнули — это два!
А дело, Илюха, в том, что клиентов себе он выбирал не просто абы денег было немерено, а только после тщательной разведки и сбора данных. И не было среди тех, кого он кинул, ни одного порядочного, я уж не говорю о честности, человека. Но и это еще не все! Этот Мацкель какими-то путями, хотя чего тут городить, понятно какими — сидят у него «кроты» в моем бывшем ведомстве, как пить дать, сидят! — всегда узнавал о проблемах, которые должны обрушиться на его клиентов. Он делал хапок буквально накануне и сливался, а у кинутого им человека начинались та-а-акие напряги, что ему становилось не до заявы на Мацкеля и не до жалких пятисот тысяч зеленых.
Многих из его клиентов грохнули, многих посадили, остальные сбежали из страны, радостные по самое не балуйся, что смогли ноги унести. Поэтому и заяв на Сему нету ни одной! И мочил к нему никто не засылал. Вот такие дела…
Илья побарабанил пальцами по кожаной обивке кресла и спросил:
— А с этим… лесопромышленником… С ним, выходит, тоже что-то случилось?
Громыко помрачнел, смял лист бумаги, на котором до этого упражнялся в рисовании, мастерски метнул в корзину:
— Замочили. Три дня назад. Были у него терки с кузбасской братвой, те не хотели пускать чужаков на свою территорию, а он уперся. Ну, и… Два кило пластида под днище «Галентвагена». Останки, чтоб похоронить, сутки почти собирали по окрестностям…
Отхлебнув уже подвыдохшейся минералки, Илья почувствовал, что его бросило в жар:
— И что теперь?
— А теперь все, друг Илья! — Громыко оскалил зубы в хищной улыбке. — Гуляй, пока молодой, как говорится. Бабки у тебя есть. Кути, жги, балдей, колбасься, кайфуй, оттягивайся… Как там еще говорят сейчас?
— Отвисай, — буркнул Илья. Веселиться почему-то не хотелось. Заработанные, а по сути украденные у взорванного в далекой Сибири лесопромышленника деньги теперь казались настолько грязными, что даже думать о них, не то что тратить, совершенно не хотелось.
Впрочем, сомнения развеял Громыко:
— Так что все, Илья. Да, чуть не забыл. Вот номер счета нашего. Я проверять не буду, само собой, ты парень свой, не подведешь. Так что переведи от щедрот, сколько не жалко…
— Спасибо, Николай Кузьмич, — деревянным голосом произнес Илья, взял бумажку со счетом и совершенно в духе кота Баюна подумал: «И чего я парюсь? Пронесло же, а деньги-то и в самом деле не пахнут, вон, даже церковная контора не брезгует».
Уже попрощавшись, Громыко придержал Илью перед дверью и вдруг сказал, внимательно глядя в глаза: