Все терпеливо ждут, когда Филатов утолит жажду. Камил зевает, ложится рядом с Эн и кладет голову на передние лапы. Ник мимолетно завидует псу — у собак все просто: выбрал хозяина и все, думать не надо, дальше твоя жизнь всецело зависит от него.
— Человек в серебристом костюме сказал, что его зовут Вольфганг, как Моцарта, — продолжает свой рассказ Филатов. — Еще он сказал, что пришел из червоточины…
— Откуда? — не понимает Хал.
— Червоточина… Это там, куда вы собрались. — Филатов указывает в сторону РКБ. — Золотой туман, слои, мерцающие стены. Вольфганг назвал этот объект червоточиной. Он объяснил мне, что их много, они покрывают всю планету. Это зоны искаженной физической реальности. Там, за стенами, внутри слоев, что-то случилось с привычными для нас законами физики. В его рассказе было очень много терминов, я, к сожалению, почти ничего не понял. Но это очень опасно, понимаете? Там… — снова следует жест рукой в сторону РКБ, — можно погибнуть за долю секунды. Вольфганг особо отмечал седьмой слой, окружающий центр червоточины. Он сказал: «Седьмой слой убил меня». А потом он умер.
На опушке рощи воцаряется тишина. Слышно только, как крепчающий ветер рвет листву с деревьев на той стороне пустыря да потрескивает в тягаче остывающий двигатель.
— Это всё? — спрашивает Ник.
— Не совсем… — Филатов твердо смотрит ему в глаза. — Вольфганг сказал еще, что если кто-то решит пройти через четвертый слой червоточины — и дальше, — необходим разряжающий контур. Что-то вроде вот этого… — Следует кивок в сторону воткнутых в землю вил. — Чтобы сбрасывать напряжение темпорального поля.
— Какого поля? — переспрашивает Юсупов.
— Темпорального. Так он сказал. Это как-то связано со временем. Грубо говоря, анод в одном слое, катод — в другом. Их надо замкнуть. Иначе всё, смерть…
— И с тех пор вы ходите с вилами? — усмехается Ник.
— Я нашел их вечером того же дня, когда возвращался в центр города. Помните, мы встретились возле Дома Кекина?
Ник кивает.
— Помним. Но на кой черт вы таскаете с собой вилы везде и всюду, если не ходите в эту…
— Вольфганг сказал, что червоточина может начать расти, что она нестабильна, — не дав ему договорить, торопливо произносит Филатов. — Правда, пока этого не произошло, и возможно, уже не произойдет.
— Он что-то не договаривает, — холодно говорит Эн таким тоном, как будто Филатов сейчас где-то далеко и не слышит ее.
— Я тоже так думаю, — соглашается с ней Юсупов. — Какая-то эта… своя игра.
Бабай, тяжело сопя, делает несколько шагов, выдергивает из земли вилы, взвешивает в руке.
— Контур, едрит-трахеит… — бормочет он. — Обычные ржавые вилы. Слышишь, друг любезный, а чего ж ты раньше-то молчал?
Филатов поднимает на него свои прозрачные глазки, кривит тонкие губы. Ник чувствует волну чистой, слепящей ярости, поднимающуюся изнутри. Такое с ним уже было во время ночного штурма Кремля. Вскинув автомат, он подходит к сидящему Филатову, тихо, но очень отчетливо произносит:
— Или вы сейчас рассказываете нам всё…
— Или что? — в скрипучем голосе Филатова проскальзывают саркастические нотки. — Вы меня убьете? Рекомендую стрелять вот сюда, в затылок — это гарантированная, без мучений, смерть. Быстро и четко.
Ник смотрит на потный лысоватый затылок Филатова, по которому тот только что постучал собранными в щепоть пальцами. Злость проходит. Остается только решимость.
— С чего вы взяли, что нам подходит такой вариант — «гарантировано, без мучений»? — усмехается Ник.
— Да прекратите вы! — не выдерживает Цапко. — Устроили телесериал «Братва против Бешеного». Филатов, вы были в червоточине? В РКБ? Туда можно пройти? Там, правда, всё осталось таким, как было тридцать лет назад? Мы сумеем достать вакцину и другие лекарства?
— Да, — коротко отвечает Филатов.
— Что «да»? — не понимает фельдшер.
— Всё «да». Я был в червоточине, дошел до пятого слоя и еле спасся. Не спрашивайте меня, от чего. Этого… этого не объяснить. Нужно увидеть и почувствовать самому. Но в РКБ действительно есть запасы противочумной вакцины и другие медикаменты — я это знаю. И они действительно не подверглись разрушительному действию времени.
— Ну почему из вас все нужно тянуть как клещами! — раздраженно кричит Эн.
Камил вскидывает голову и недовольно ворчит: ему не нравится, что его хозяйка говорит таким голосом, и он готов броситься на ее защиту.
— Я и так сказал гораздо больше, чем следовало, — устало говорит Филатов. — Что вам еще надо? Вот контур… то есть вилы. Повторяю: без них за четвертый слой лучше и не соваться. Где медикаменты, вы знаете. На всякий случай возьмите карту. Это обычная карта города. Осторожно, она очень ветхая. Что ждет вас в червоточине — этого никто не знает. Всё, я свое дело сделал…
— Какое дело, блин? — вступает в разговор Хал. — Ты вообще кто? Ну, по жизни? Колись давай, блин. На фига тебе все это?
Филатов усмехается. Сует узкую ладонь за обшлаг плаща, словно хочет что-то достать оттуда, но в последний момент передумывает, чешет впалую грудь и поднимается на ноги.
— Неужели вы еще не поняли? — говорит он своим обычным скрипучим голосом. — Есть такая профессия… Всё про всё знать. Прощайте.
Резко развернувшись, он уходит. Шум ветвей заглушает его шаги. Ник с Халом переглядываются, Камил вопросительно смотрит на Эн, готовый броситься вдогонку.
— Чуть не забыл, — доносится из рощи голос Филатова. — Вольф shy;ганг сказал еще, что все червоточины разные, и что некоторые из них связаны между собой! Но это…
Ослепительная молния рвет небо. Последние слова Филатова тонут в громовых раскатах. Ливень падает сверху, тонны воды обрушиваются на деревья, траву, людей.
Чертыхаясь, все бегут к тягачу, лезут внутрь.
— Ну, и чё теперь? — спрашивает Хал, заботливо стирая дождевую воду с автомата.
— Всё то же, — флегматично отвечает Бабай, разглядывая карту города, которую передал ему Филатов.
Юсупов заводит тягач и практически наугад ведет машину сквозь потоки воды к границе первого слоя червоточины. Ник ловит взгляд Эн, ободряюще улыбается, но так и не дожидается ответной улыбки.
Темнота, плотная, вязкая, непроницаемая для звуков. Черный туман. Мрак. Мгла. И при этом — косые лучи света, падающие откуда-то из-за деревьев. Они рассекают пространство впереди на неровные сегменты, режут на куски, расчерчивая тьму узкими, ослепительными линиями.
Свет не смешивается с чернотой, не освещает, не высветляет ее, но при этом слепит глаза не хуже электросварки.
Где-то капает вода.
Ник делает несколько шагов, притормаживает. Позади слышно шарканье ног. Или это эхо его собственных шагов? Чтобы понять, нужно остановиться, прислушаться. Но останавливаться нельзя. Земля сразу начинает шевелиться, засасывать, втягивать в себя. Внизу — как будто смола, твердая, если топнуть, но мягкая и податливая, если просто стоять.